Рабочий стол писателя, как правило, завален письмами. И за каждым – человек с его проблемами, радостями, печалями. Это письмо выделялось из всей массы: и размером (две школьные тетради) и редкой, почти предельной откровенностью. Такое письмо не оставишь без ответа.

Но я не отвечал долго – лросто растерялся. Ни вопроса, ни просьбы о помощи, никакой конкретной надобности. Исповедь, не нуждающаяся в отпущении грехов.

Показал письмо одному умудренному жизненным опытом человеку. Он прочел, помедлил и тихо проговорил:

– Это судьба, а на судьбу не отвечать нельзя.

Скорей всего, он прав. Есть письма, оставляющие нам только одну возможность: прочесть, помолчать и задуматься. Человеку же пишущему – задуматься с пером в руке.

Комментарий к судьбе – странный жанр. Но ведь и письмо необычное. И судьба непростая...

«Уважаемый товарищ писатель!

У этого моего письма есть предыстория длиною в четыре года. Дело в том, что тогда, четыре года назад, я была растоптана жизнью, потеряла все, что только может потерять человек, – свое доброе имя, дело, к которому стремилась всю жизнь. Меня предали люди, которым я верила безгранично, потом умерла моя мать. В эти страшные дни, когда люди вокруг смотрели на меня как на зачумленную, я даже избегала ходить по улице,

боясь замарать их своей грязью... Я начинала тогда не с нуля, гораздо ниже. И писала Вам письма. Я просила разрешения рассказать о себе. Не знаю, с чего на меня напала такая вежливость, ведь об этом не спрашивают, писателю интересна любая человеческая судьба, пусть даже он будет только знать о ней, никогда не написав об этом ни строчки.

Не получив от Вас ответа на первое свое письмо, сначала почувствовала что-то вроде обиды, потом поняла, что все правильно. На такие письма отвечать нечего. А сегодня пришла «Смена» (№ 15, 1979 г.) с Вашей статьей, с которой, кстати, я впервые не согласна, и Вы дальше поймете почему.

Начинать надо, наверное, с самого начала. Сейчас мне 28 лет, мои родители – врачи – рано разошлись, меня воспитывали бабушки. На стихах и сказках, на старинном волжском выговоре. какой сейчас услышишь только в старых пьесах. Маму я почти не видела, она всю себя отдавала своим больным, работала фактически без выходных и отпусков, потому что в городке не было «скорой» – ее могли вызвать к больному в любой момент. Она вышла замуж вторично, родился братик. Вскоре умерла «младшая» бабушка.

31 августа 1961 года кончилось мое детство. Это налетело как война, только война была общим горем, а это – горем лишь нашей семьи. Прямо на приеме мама упала в обморок, чтобы уже не встать: так и осталась инвалидом первой группы. Чем она болела, никто точно не знает до сих пор. Неврастения, переутомление, потом – детренированное сердце. Мама лежала дома, а вокруг нашей семьи носились слухи. Маму объявили сумасшедшей. Меня останавливали прямо на улице и гнусно расспрашивали о ней. В лучшем случае меня жалели, в худшем – гнали, потому что маме требовались то уколы, то госпитализация, то «скорая» среди ночи, а она всем давно уже надоела. Отчим тоже заболел. обвинил в этом маму, жизнь превратилась в настоящий ад. Я потребовала, чтобы отчим оставил нас. и он ушел, забрав сына.

Я любила маму бесконечно, верила каждому ее слову, а она, вольно или невольно, коверкала мою жизнь. Исподволь уговорила меня в 15 лет бросить школу. Думала ли она о моем будущем, не знаю, но отец всегда хотел мне помочь, она же боялась, что я окончу школу и уеду учиться дальше. От всех наших бед меня спасали только книги (я читала запоем), и в школе, не учив уроков: умудрялась довольно хорошо учиться. Я бредила журналистикой, университетом. Для мамы же это было концом всего, ведь я была ее единственной поддержкой в жизни.

Я бросила школу, но призрак моего отъезда все еще стоял над ней. То, что она боялась этого, я знаю точно, и все ее поступки – факт, но хотела ли она сознательно мне зла на благо себе – я не знаю. Может, просто считала, что так будет лучше для нее. Начались разговоры о том, что она в любую минуту может умереть, оставив меня одну. Мама умела прекрасно убеждать и опять же исподволь подвела меня к мысли о замужестве. Я вышла замуж в 17 лет за первого попавшегося, поверив одним только словам мамы.

Начался новый круг ада. Я жила с мужем, когда мама этого хотела, и выгоняла его, когда она приказывала. Они тихо ненавидели друг друга, а я была между двух огней. Вскоре узнала, что муж мне изменяет, и я, которая с детства любила одного парня, тоже начала бегать к нему. Я была жестокой, не понимая, к чему все это приведет. В конце концов муж бросил меня с двумя детьми, но об этом я не жалею. Жить, не любя, только из страха перед одиночеством, покоряясь судьбе, – это страшно.

Мне шел уже 21-й год, когда я взбунтовалась. Вдруг вспомнила, что мечтала учиться. Надо мной посмеивались, а я поставила перед собой три цели – окончить школу, начать печататься и развестись с мужем...»

Стоп! Здесь остановимся – этапный момент. Уже не девочка, даже не девушка со следами неизжитой наивности в трезвых глазах, а крепко хлебнувшая жизни молодая женщина бестрепетно принимает решение, от которого в корне изменится ее будущая судьба. Жить, не любя, страшно, поэтому – развод.

Известно, что, создавая проект завода, хорошие специалисты столько же времени, сколько на сам проект, тратят на его экономическое обоснование. Выстроят не так и не там – потом ведь не перенесешь готовую махину с Кавказа в Забайкалье или из Ужгорода в Тюмень.

Автору письма, чтобы обосновать свое весьма обязывающее решение, хватило полутора строк. Почему такая краткость и такая смелость?

Да, без любви жить худо. Но ведь Лера решала не за себя одну – за троих. Куда иголка, туда и нитка, куда собака, туда и хвост. Сладко или горько, складно или бестолково сложится Лерина жизнь, беспомощный хвост – двое детей – так и будет мотаться вместе с нею.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.