Инструктор Яценко, примостившись на буковой стойке, как птица на нашесте, внимательно следил за каждым движением Касьяна.
- Так, так, - растроганно шептал старый забойщик, - добре, сынок, добре. Починай и другую ленту такой хваткой. Спасибо, порадовал меня!
По довоенным годам Яценко хорошо знал отца Касьяна: на пару с ним вырубил, наверное, не один эшелон угля. И сейчас седого мастера сердечно взволновала дума о том, что хотя и остался юнец без отца и матери (мать тоже погибла в первый год войны), однако государство вырастило и заботливо снарядило в жизнь паренька, вооружило его всем, что надобно на этой длинной, длинной дороге, - упорством в труде и любовью к труду, ясным умом, крепкими руками...
Что же удивительного в том, что через три месяца Касьян стал бригадиром?!
Скирде, комсоргу шахты, не пришлось подсказывать Касьяну путь к успеху. Он сам подбирал бригаду на комсомольско-молодёжный участок. Принял Костю Липшея, который стяжал славу незаменимого правого края школьной команды и теперь намеревался к этой славе добавить иную, ещё более громкую - шахтёрскую; принял Ивана Тиводора, робкого паренька, приехавшего на рудники из Закарпатья. Правда, как ни звал в бригаду своего дружка по детдому Сеню Данилова, тот отказался:
- Что мне к вам идти? Как участок будет работать, это ещё вилами на воде писано, а на пятом, где я сейчас, всё время верных сто десять процентов. Чувствуешь, что это значит?
- Чувствую... а вот с другим процентом у вас не ладится. Слышал я, что в прошлой смене у вас опять работу забраковали: зольность.
- Не без того, - беспечно проговорил Данилов, - а в общем итоге получается кругло, сто десять...
Но Касьян обошёлся и без Данилова. Добился перевода в бригаду Миши Примака, не поладившего с мастером «а соседнем участке; уговорил пойти насыпщицей Веру Звонкую, что уже третий год работала на поверхности зарядчицей и как-то пожаловалась на комсомольском собрании, что у неё работа без перспектив...
Правда, кое-кто тогда же лукаво заметил, что Вера согласилась на уговоры Касьяна в подозрительно короткий срок. И что, мол, он приводил ей свои доводы тёплым летним вечером, сидя на одной из скамеек городского парка. Где не найдётся злых языков? Но от намёков, сделанных ими, не осталось вскоре ничего. Как-то комсомольское бюро обсуждало проступок Веры Звонкой. Её вина была несомненной. Уголь в насыпанных ею вагонетках оказался засоренным крупными кусками породы. А ведь можно же было ещё в штреке во-время заметить их, откинуть в сторону. Вера не доглядела, допустила оплошность. А тут ещё случилось так, что именно эти вагоны были направлены на выборочную пробу. Инспектор по качеству их забраковал. Краснеть пришлось всем членам бригады.
Об этом и говорили на бюро. Сочувственно посматривали на бригадира, догадываясь, насколько затруднительно сейчас его положение. Что скажет он, Касьян: назовёт ли проступок Веры своим именем, сумеет ли рассудить беспристрастно?
Всего минуту помедлил Касьян, как бы собираясь с мыслями, а затем заговорил горячо, убеждённо:
- Брак в работе - это равносильно лжи. Кто из нас, комсомольцев, решится пойти на неправду? Никто ведь. Так как же мы можем вместо угля давать породу? Это и есть самая худшая ложь.
- Ну, наконец-то, Вера, у тебя есть перспектива... - шепнул Костя Липшей, сидевший сзади Веры.
- Это ты о чём?
- О выговоре... Вера пожала плечами.
- Я виновата, очень виновата, - сказала она, поднимаясь вслед за Касьяном и нервно теребя пальцами брошку на кофточке, - и спасибо вам, товарищи, что мне об этом так прямо, в глаза... Спасибо!
Однако недаром Вера звалась Звонкой. И свою вину признала сразу же, но и о вине других не умолчала, не постеснялась заговорить во весь голос.
- Только спрашиваю я вас, товарищи, кто той пустой породы нарубил столько? Я, что ли? Почему не договариваете? За качество отвечает вся бригада, так ведь? А сейчас пока речь идёт только о штреке. Что ж, и то ладно. С чего ни начинать, лишь бы начинать. А всё же, что в уступах делается, скажите мне? Порода-то оттуда!
... Да, если Касьян и раньше был строговат и прижимист - требовал от бригады работы на совесть, - то после бюро стал поворачивать дело ещё круче.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.