Нет общества без памяти, как нет дерева без корней. Память — питательная сила, вливающаяся в сердца новых молодых поколений, наполняющая их добротой и гордостью, стойкостью и мужеством. Солдатское поле под Волгоградом, памятник воину-освободителю в берлинском Трептов-парке, противотанковые ежи на Волоколамском шоссе под Москвой, где был остановлен враг, цветы у тысяч обелисков, венчающих могилы павших героев, походы молодежи по местам боев прославленных дивизий и полков, единство убеленных сединой бывших солдат с поколением юных, подлинно всенародная забота о ветеранах — все это духовные и вещественные проявления нашей памяти, кровное родство с временем военных испытаний.

Я непроизвольно спорю со своей памятью. Так, наверное, происходит со всеми старыми солдатами: перед глазами — день сегодняшний, светлый и радостный, наполненный реальными заботами, ощутимый во всем своем многообразии. Но память непослушна, она вновь и вновь возвращает меня в прошлое, вытесняя житейское, сегодняшнее на задний план. Может быть, так и должно быть. Ведь память нравственна. Наше прошлое и наше настоящее монолитны, едины, они не существуют одно без другого. Не могут существовать! Лиши человека памяти — он лишится духовности, способности отличать добро от зла. Нет, не могу представить людей без памяти. Не хочу.

Ведя смертельную битву с врагом в Великой Отечественной войне, советский народ совершал восхождение. Восхождение духовное. Восхождение к человеческой доброте. Несмотря на огромные людские потери, которые понесли мы в войне, мы не только не потеряли ничего из нравственного богатства, составляющего характер советского человека, мы удвоили это богатство, став великодушнее, благороднее, мужественнее, памятливее. Через самую страшную из войн пронесли мы заботу не только о ближних своих, но и заботу о будущих поколениях, завоевывая для них мир.

А еще я думаю, что память — это и могучее оружие, которое не дает покоя нынешним нашим врагам и чего хотели бы они нас лишить, да вот не получается. Да, именно так, оружие.

10 октября 1942 года в Сталинграде у входа в мой блиндаж в землю врезалась стокилограммовая бомба. Из хвостового оперения её сочился желтоватый дымок. Бомба не взорвалась, тело ее вместо тротила оказалось наполненным песком с опилками. Мне была уготовлена мгновенная легкая смерть. Но люди, начинявшие ту бомбу, обрекали себя на мучительную смерть в застенках гестапо.

Таких неразорвавшихся бомб в Сталинграде мы видели немало. Неизвестные герои, вы спасали наши жизни, подвергая смертельной опасности самих себя. Так можно ли забыть это!

В дни битвы за волжскую твердыню е моем блиндаже часто ночевали капитан Юрий Чепурин, Евгений Долматовский, Марк Фрадкин. Пропадая целые дни в частях, на передовой, вечерами мы собирались вместе, делились впечатлениями, работали. Работали с необыкновенным подъемом. Творческий порыв рождали в нас невиданное человеческое упорство сражающихся советских солдат и офицеров, массовый героизм, величие духа.

Помню, я, тогда старший инструктор по информации политотдела 62-й армии, вставил в сводку для Москвы фразу: «Здесь наши солдаты бессмертны. Их и мертвых боятся фашисты.

Восхождение». Когда я стал диктовать сводку телеграфисту, Москва остановила передачу и попросила расшифровать слово «восхождение». Я ответил, что сделаю это в другой сводке...

И тогда, в Сталинграде, и потом, в Берлине, будучи уже замполитом полка, и теперь я расшифровываю это слово...

26 апреля 1945 года уже после взятия аэродрома Темпельхоф полк остановился на Колоненштрассе. Наша артиллерия приготовилась открыть огонь по кварталам, где засели гитлеровцы. В те минуты автоматчик 1 -го штурмового отряда нашего полка Федор Паршин установил, что подвалы двух огромных домов на Колоненштрассе забиты женщинами и детьми мал мала меньше. Паршин бросился предупредить об этом артиллеристов. Он так спешил, что не обращал внимания на дорогу. Возле городской кирхи Паршин наступил на противопехотную мину, ему вырвало ступню. Но он продолжал двигаться вперед, прыгая на одной ноге. И упал только тогда, когда доложил командиру о том, что в подвалах домов мирные люди. И только тогда из искалеченной ноги его хлынула кровь.

Не знаю, как объяснить этот феномен с точки зрения медицины. Но с точки зрения морали это объяснимо — восхождение духа над плотью. Действиями Паршина руководило тогда большее, чем солдатский долг — долг человеческой нравственности.

Спустя три дня наш полк прорвался к Ландвер-каналу. До имперской канцелярии оставалось 400 метров. На той стороне канала оборонялись батальоны лейбштандарт Адольф Гитлер. Подтянув средства усиления, полк приготовился к решающему броску. Я приказал сержанту Николаю Мосалову вынести полковое знамя. Наступила тишина, последние хрупкие ее мгновения. И тут Мосалов услышал плач ребенка из-под моста, именно там должен был сейчас прокатиться огненный вал. Мосалов сказал мне, что успеет спасти ребенка.

— Хорошо, передай знамя и иди.

Мосалов нашел девочку и вынес ее из-под моста за несколько секунд до начала боя. И был тяжело ранен. Я не уверен, что отец девочки, спасенной русским солдатом, стал бы рисковать собой, защищая от беды сыновей или дочерей Мосалова. Вот оно, великодушие. Вот оно, восхождение духа.

Весной минувшего года память позвала меня в мой четырежды орденоносный полк. Я уговорил командира полка позволить мне переночевать в казарме 6-й роты. Комсомольцы этого подразделения Петр Хлюстин и Владимир Бурба посмертно стали Героями Советского Союза. Я спал безмятежно рядом с койкой Хлюстина. Проснулся — один в казарме. Подумалось, что, наверное, проспал команду «подъем». Было обидно. Надо мной стоял командир полка: «Пора на завтрак, товарищ Падерин».

Потом выяснилось, что команды «подъем» никто не давал, солдаты вышли из казармы тихо, неся сапоги в руках. В поступке молодых воинов видится мне проявление великодушия, если хотите, нежности к нам, ветеранам. Молодежь, они и не подозревали, как ждал я этой самой команды «подъем!».

Потом я был с ними на полигоне. Видел, как падали, разлетались на куски мишени, пораженные из танков, управляемых этой самой молодежью. И мной овладело чувство гордости за них, наше продолжение, плоть нашей плоти.

Память, как сила. Память, как действие. Память во имя торжества правды и справедливости, во имя нравственного родства поколений. В этом вижу суть и цель Вахты памяти. Вахты непреходящей, как сама жизнь.

Нельзя заигрывать с памятью, подменять ее пустыми разговорами и внешней парадностью. Долг тех, кто прошел горнило Великой Отечественной, приобщать юное поколение к памяти строгой. И доброй. К такой, какой помним пережитое мы, ветераны, старые солдаты.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.