Наша литература достигла такой степени развития и самосознания, что позорно оправдывать растянутые, серые, невнятные вирши величием взятой темы.
Самые простые средства нужны для того, чтобы произвести глубокое впечатление. Думаю об этом всякий раз и вспоминаю шестистишие А. Твардовского:
Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны.
В том, что они — кто старше, кто моложе —
Остались там, и не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь, —
Речь не о том, но все же, все же, все же...
Никаких претензий на глубокомыслие, никаких образных и словесных ухищрений, все шестистишие выглядит как запись из дневника. Но впечатление от этих строк непреодолимое, чувство щемящее, след глубокий... Да и вся книга «Из лирики этих лет» — наиболее зрелая из книг Твардовского. Самая зрелая и притом самая немногословная, тоненькая, с тетрадь величиной. Очевидна прямая зависимость зрелости и немногословия.
Одна строка. Мало ли это? Нет, много, если она исполнена смысла и значения. Одна строка может утолить духовную жажду в большей степени, чем иные пространные монологи. «Онегин» — это летуче-кратко, а иное куцее восьмистишие в номерах журнала — это тяжело, затянуто.
Одна строка? Что строка! Одно слово. И оно весомо в стихотворении. Есть у С. Есенина строфа:
И меня ль по ветряному свею
По тому ль песку
Повезут с веревкою на шее
Полюбить тоску...
К. Паустовский признается, что не знал значения слов «ветряной свей». И вот однажды к писателю в гости пришел его друг — краевед. Оба пошли в луга, за реку. Накануне был ветер, и на песке, как это бывает всегда после ветра, лежала волнистая рябь.
— Вы знаете, как это называется? — спросил краевед, указывая на волнистую рябь.
— Нет, не знаю.
— Свей! Ветром свевает песок в рябь, потому и такое слово.
«Больше всего я был рад, что слово это выражало поэтическое явление природы», — пишет Паустовский. Он так и предполагал, еще не зная точного смысла самого слова. Но место в есенинской строке, которое оно занимает, его звучание, его живописность делают слово «свей» здесь незаменимым.
Что слово! Одна буковка может изменить если не смысл, то интонацию, мелодику стихотворения.
И чувства нет в твоих очах,
И правды нет в твоих речах,
И нет души в тебе.
Конечно, можно прочитать эти строки Ф.Тютчева без начального «И». Можно. Но сразу же нарушится не только ритм, но и интонация, внушающая торжественность и говорящая о значительности высказывания. Одна буковка, один гласный звук создает тон, возвышенный, приличествующий данному содержанию.
Какое сильное чувство надо испытывать, какую чувствовать ответственность, когда берешься за перо. Нельзя не помнить, грешно не помнить, что под стихами, написанными на русском языке, ставили свои подписи Державин и Жуковский, Батюшков и Пушкин, Лермонтов и Тютчев, Некрасов и Фет, Блок и Хлебников, Ахматова и Маяковский, Пастернак и Исаковский.
Конечно, можно быть снисходительным. Можно прощать ошибки юности. Можно, наконец, понять, что повышенные требования далеко не все выдерживают.
Но стать на такую точку зрения непозволительно. Езда с опущенными вожжами не для поэзии. Она требует напряжения. Тетива лука натянута. А стреле лететь далеко — за горизонт.
И в этом максимализме нуждается прежде всего сама молодость.
Зовется так воздушно — Муза.
Как прост венок ее, как мал.
Не верьте, тягостнее груза
еще никто не поднимал.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Владимир Высоцкий как явление культуры
К XX съезду ВЛКСМ. Анализ назревших проблем
Наука — техника — прогресс