ПЕТРА, ночной сторож, умер в четверг утром. Как всегда, пришел домой, едва только занялась заря, лег в угол, где были приделаны ясли для пары коз, и тихо уснул. Жена, Олена, поняла, что случилось, только тогда, когда в полдень не смогла добудиться его.

Без малого в тридцать восемь лет Петра был уже старой потрепанной шкурой. Волосы у Петры давно вылезли, только на темени торчало несколько забытых грязно-серых пучков; лицо его избороздили глубокие морщины, ноги дрожали; обрубок левой руки, отхваченной до локтя машиной на лесопилке, к перемене погоды терзала подагра.

И все же Петра никогда не болел. Сварливым и нелюдимым он стал только с тех пор, как занемог маленький Василий. Василий был младшим из четверых оставшихся в живых детей - самым слабым и хворым. Остальные трое в два года уже ходили! Василию же было уже четыре, а он все еще лежал в люльке. И ведь много ел маленький Василий:

когда ему еще двух лет не было, он уже два раза в день съедал по целой миске пулиски 1), да и миску-то вылизывал. Но еда не шла ему в прок: когда на венгерскую пасху Олена, чтобы искупать его, развернула шаль, закатывавшую его ноги, то Васильевы ноги показались ей тоньше, чем у скелета, который в прошлом году за три крейцера показывал в Поляне рябой турок. Вот тогда-то, так дней через восемь после купанья, - и заболел Василий - перестал есть. Не хотел ни пулиски, ни даже овсяной лепешки с козьим молоком. Только плакал Василий, либо орал благим матом, бил и царапал сестер, а мать так укусил за большой палец, что из трех углов пришлось собрать паутину, чтобы остановить кровь.

Пришел кузнец, осмотрел Василия, да так и ушел. Позвали попа; читал он что-то над ребенком, но и от этого толку не вышло. Господин инженер, который как раз охотился в тех местах, зашел на крик Василия и сказал, что нужно бы позвать доктора из Сольвы. Но вечером Василий съел овсяную рогачу 2) да пол-луковицы, и Олена решила покуда не звать врача. Когда же на другой день тщетно предлагала она сыну поесть, Петра пошел к Юрко.

Юрко Дюжий, беспокойный, сварливый холостяк - широкоплечий, могучий, - ногу поставит, семь пудов опустит. Непоседа: не мог долго оставаться на одном месте. Почти каждую неделю пешком ходил в Сольву, а весной даже в Мункач спускался продавать кожи, которые скупал на зиму. В лесу говорили, что в солдатах Юрко даже грамоте научился.

Через три дня пришел врач. Маленький, худой, рыжебородый еврей. Вынул Василия из люльки, так это оглядел его и тотчас же стал мыть руки какой-то розоватой жидкостью. Долго мыл, а потом написал что-то на записке, велел давать Василию. Олене доктор сказал, чтобы каждый день открывала окно (оно было наглухо заколочено). Денег тоже потребовал - много денег, целый флорин. Пришлось продать одну козу; купил ее кабатчик, такой же рыжий, как доктор, что приезжал из Сольвы. Олена снесла записку к попу. Тот опрыскал бумажку святой водой, побормотал над ней и посоветовал завернуть в чистый лоскуток полотна и привязать Василию на живот, - от этого он выздоровеет. Но и бумажка не помогла: Василий не выздоравливал, а, наоборот, со дня на день ему только хуже становилось. От крика он совсем охрип.

- Нужно бы чего привезти из города, - сказала Олена, которая была способна на убийство ради детей, особенно с тех пор, как трое у нее умерли от какой-то горловой болезни.

- До города далеко, - мне не дойти.

- Тогда пускай Юрко принесет чего-нибудь хорошего, сладкого, такого, что едят дети господина инженера.

Инженер жил в каменном доме. Дом был крыт не соломой, а черепицей. Во всем лесу не было другого такого: красивый цветник был перед ним, а вокруг - высокий досчатый забор. Позади дома был маленький деревянный сарайчик: свиной хлев. Тут всегда было восемь- десять больших жирных, ленивых свиней, да и неудивительно, что жирные были - Петра часто видел, как кухарка по вечерам кормила их вареным картофелем.

Солнце уже село, когда Петра залег в кусты. Недолго ждал Петра: кухарка вынесла большую глиняную миску с картофелем, высыпала свиньям и пошла в дом. Петра только этого и ждал; тотчас же перелез он через забор, узловатой своей палкой загнал свиней в угол и набрал кучу редкостного кушанья. Олена очистила картофелину, густо посолила и дала Василию. И так вкусна была картошка, что и трех штук было мало ребенку. Четвертой, однако, он уже не доел.

Половину оставил. Эту половину Олена дала Петре, тот не стал есть:

- Не годится это взрослому - сказал - только ребенку, да и то - больному.

Всю ночь стерег Петра лесопилку. Утром позвали в контору. Господин инженер прислал за ним.

- Тебе что вчера у моих свиней понадобилось?

Петра не отвечал. Инженер повторил вопрос, и когда Пера лишь молча мотнул головой, гневно закричал на него:

- Убирайся вон, вонючий мужик! Мне воров не надо.

Ноги твоей чтобы не было в лесопилке.

Вечером уже какой-то хромой румын стерег лесопилку, а Петра всю ночь пробродил по лесу. Так прошло три дня, а на четвертый, когда заведующий Зингер всем заплатил за работу, Петра не получил ни крейцера. В тот самый день хоронили маленького Василия. Поп забрал за похороны вторую козу - последнюю. Плакала Олена, плакали дети, а на другой день не было в доме у Петры ни пулиски, ни овсяного хлеба. Тогда уже весь лес знал, что Петра - вор, и все говорили, что господин инженер прав.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.