Из председательского корпуса

Несколько упрощая, схематизируя, вывод можно сделать такой: мы сегодня имеем плачевный результат многолетней порочной практики планирования сельхозпродукции сверху. Спускается колхозу план, как правило, завышенный; логика элементарна: авось, хоть на семьдесят процентов да выполнят. Но за низкий результат — низкая оплата; тут тоже своя «логика» — план не выполнили, ну и получите соответственно. И никому дела нет, что эти планы рождались в кабинетах, чаще всего без учета объективных возможностей, зато с непременной ссылкой на «государственные интересы».

И что же получалось? Для приусадебного хозяйства вводились льготы, прежде всего повышались закупочные цены на индивидуальную продукцию. И в то же самое время труд колхозника в артели девальвировался, терял — при хроническом невыполнении плановых заданий — реальный смысл. («Как мы можем предотвратить падеж овец, — с горечью говорит Халтурин, — когда пятнадцать тысяч планового поголовья для нас абсолютно непосильны: нет соответствующих выпасов, нет кормовой базы, нет необходимой рабочей силы. Десять тысяч овец — вот наши предельные возможности».) И постепенно рождалась новая «психология»: колхоз — лишь необходимая ширма для личного хозяйства, по возможности надо брать из него и брать, бочка-то вроде бы бездонная... Отсюда — «расташшиха», колхозное — значит, ничье.

Происшедшее в русской деревне за последнее время доказало... жизнестойкость русского крестьянина. Нет, несмотря ни на что, не отбили мы у него охоту работать на земле, не загубили окончательно любовь к тому труду, какой и есть основа жизни человеческой.

Да, сегодня русский крестьянин по-настоящему, до седьмого пота трудится в своем хозяйстве. И имеет результаты. И наоборот — часто не видит он полной отдачи от работы на колхозном поле. Малорезультативная, порой бессмысленная работа. Гниющий, пропадающий в буртах с неимоверными усилиями убранный тобой хлеб — что может быть разрушительнее для нормальной человеческой психики? Можем ли мы представить русского крестьянина XIX века, равнодушно смотрящего на мор в овечьей отаре? На картофельные и гречишные поля, неубранными уходящие под снег? На коров, которые не могут подняться в стойле от бескормицы?

— Главное сейчас в работе с людьми — уничтожение этих ножниц: труд в колхозе и труд в своем хозяйстве, — убежден Халтурин. — В артели каждый человек за честную работу должен получать больше, чем от сбыта произведенного у себя на участке. Вообще необходимо создать экономический механизм, по которому срабатывает непременное правило: хорошо трудишься в колхозе — все хорошо в твоем личном хозяйстве. И наоборот. А для этого нужно первое, непременное условие: колхозник — хозяин на колхозной земле, как в собственной усадьбе. Он сам решает, что, где, сколько сеять, сколько иметь коров в стаде, какие корма закладывать...

— Но ведь сейчас и даны такие возможности: полная самостоятельность колхозам, плата по конечному результату, никакого давления сверху.

— Все это так, — невесело усмехается Халтурин. — Так да не так...

Да, решениями партии и правительства колхозам и совхозам предоставлена экономическая самостоятельность, осуждена практика волевого давления и мелочного контроля сверху. Хозрасчет, бригадный и семейный подряд, выход колхозов и совхозов на свободный рынок со сверхплановой продукцией, распределение доходов и прибылей самими хозяйствами без вмешательства свыше — все это отрадные приметы времени. Но... Практика убеждает нас, что перестройке во всех сферах общественного бытия противодействие оказывает бюрократия. И особенно на местах, «далеко от Москвы».

Вот хроника рабочего месяца председателя колхоза «Родина» Григория Халтурина. Вызовы из хозяйства:

30 марта 1987 года — бюро райкома партии (Халтурин — член бюро);

31 марта — взаимопроверка с колхозом имени Мичурина по животноводству (выезд в соседнее хозяйство); 3 апреля — совещания в РАПО и райкоме партии по субботнику; 4 апреля — совещание в райкоме партии, текущие дела района; 8 апреля — заседание в райисполкоме со штабом по строительству; 10 апреля — отчет в РАПО за первый квартал; 11 апреля — совещание в РАПО по школьной реформе; 15 апреля — бюро райкома партии; 22 — 23 апреля — выезд в Барнаул на актив.

В итоге, исключив бюро райкома партии, это, как говорится, дело святое, получаем: из двадцати четырех рабочих дней десять председатель заседал.

Но вызовы — одна сторона медали. Без конца едут из района — с проверками, комиссиями, контролем. Из РАПО (чаще всего), из райкома, из райисполкома, из прокуратуры (в основном по делу), из других организаций.

— Есть прок от вызовов и инспекций?

— Естественно, немало проблем и вопросов, которые мы сами не решим. На то и созданы районные конторы. А в целом... Нет большого толку от этих вызовов и приездов к нам! — Халтурин в сердцах стукнул кулаком по столу. — Ведь этот порой оскорбительный контроль в конечном счете означает недоверие, бьющее по рукам. Добавьте к этому бумажный ураган. Что-то я не замечаю уменьшения потока инструкций, отчетов, постановлений, анкет. Буквально задыхаемся в писанине. Вот вам один статистический факт. Из 434 членов колхоза 63 — руководящий состав разных звеньев, другими словами, администрация, не участвующая непосредственно в материальном производстве. Аппарат Волчихинского РАПО — около 40 человек. Распределим их по тринадцати колхозам и совхозам — получится по три человека. Итого: в колхозе «Родина» шестерых-семерых непосредственно занятых в производстве контролирует один администратор. Увидите вы такое у венгров или чехов? Поэтому на правлении хозяйства решили: будем сокращать административный аппарат, доведя его до жесткого минимума. Это в нашей компетенции и в наших силах. Но на этом колхозная власть и воля кончаются.

— Григорий, ваше мнение о районном звене агропрома — РАПО?

— Мое мнение? Я могу говорить о том, что есть теперь у нас. Потому что сама идея РАПО прогрессивна. Но, очевидно, только тогда, когда подобная организация создается в районном звене, с учетом местных потребностей. Как это и было в Грузии и Эстонии... Наверное, нужно было обязательно идти снизу, учитывая местные особенности и возможности. А сейчас получилось так, что в Волчихинском районе, по моему убеждению, РАПО, каким оно функционирует сегодня, дублирует сельскохозяйственный отдел райкома партии.

Решать все должен Совет РАПО, а сотрудники районного агропрома — заниматься распространением передового опыта, внедрением новых технологий, должны выдавать научно обоснованные идеи и предложения. У нас же они на семьдесят процентов заняты сбором информации. А собраны в районном агропромышленном объединении хорошие, дельные специалисты, многие с богатой практикой работы в колхозах и совхозах. И — неизбежно! — то, чем они сейчас заняты, превращает их в чиновников. И важно, чтобы зарплата в РАПО зависела от конечного результата на наших полях и фермах...

Тщетно надеяться, что отлаженная за десятилетия бюрократическая машина будет активно работать на обновление и ломку закостенелых структур (хотя люди этой системы быстро «перестроились» и поднаторели в новой терминологии — для докладов, выступлений, инструкций, наставлений подчиненных). Коли контора есть, она будет «писать...» И путь тут один: жесткое сокращение бюрократического аппарата на всех этажах, сверху донизу и конкретно — в случае с колхозом «Родина» — в районном звене. Безусловно, болезненный, трудный процесс. Но другого не дано. Не встанем на этот путь — новая политика в сельском хозяйстве захлебнется; в частности, окажутся побежденными в неравном поединке такие люди, как Халтурин, и постепенно — на радость тем, кто втайне страстно жаждет провала перестройки, — все вернется на круги своя. И в таком случае останется неосуществленной экономическая программа, намеченная Халтуриным.

По договору с колхозом — заслуга председателя — Алтайский сельхозинститут разрабатывает для артели «Родина» схему нормативного планирования. С учетом возможностей земли (пахоты, выпасов, почв), с учетом людских резервов и их движения в ближайшие годы. И это будет реальный план, предложенный труженикам колхоза по верхней шкале, а значит, напряженный. Но реальный. В этом залог успеха. Люди будут знать, что это им под силу, значит, и оплата труда — при выполнении плана — максимальная, а что сверх плана — артельное и потому тоже твое. Это и есть возвращение крестьянина-хозяина на колхозную землю. И надо понимать — только начинается нелегкий, длительный процесс: гораздо проще разрушить в душе крестьянина чувство хозяина, чем восстановить его.