Людмила Семеняка сохранила в себе этот чудотворный детский взгляд. Поэтому в «Щелкунчике» так легко, так вдохновенно, испытывая счастье самораскрытия, Маша – Семеняка превращает куклу – Щелкунчика в рыцаря без страха и упрека, в прекрасного принца...

Тогда, четыре года назад, она горевала о том, что в жизни ее не было настоящего горя, и жаждала печали. Чтобы стать актрисой, разумеется.

– Я хочу быть балериной, а не размахайкой радостной...

Она говорила это абсолютно искренне, но, по-моему, не понимала, сколь тяжелы настоящие страдания.

Из истины страстей рождается искусство. И каждое движение, прежде чем стать своим для танцовщицы, должно пройти сквозь - ее сердце. Только так рождаются и Фригия, и Жизель, и Одетта... И только тогда в нас, зрителях, возникает ощущение, что образы, созданные актрисой, представляют собой некое прекрасное извлечение из нашей собственной биографии, из нашего собственного мировосприятия. И это заставляет нас предположить в балерине особенную, артистическую мудрость.

За эти годы Семеняка станцевала немало сложнейших партий. И каждая новая работа открывает в ее женской душе некое чудесное пространство, в котором возникает возвышающий нас танец. И с каждым годом все острее становится контраст между ее стремительно расширяющимся духовным миром и уязвимо тонкой телесной оболочкой, в которую он заключен.

Погас свет, зазвучала музыка, и возник колеблющийся мир, повинующийся движениям дирижерской палочки, которая удерживает в пространстве его сложные конструкции.

До этого сцена была просто большой площадкой. Музыка превратила ее в волшебную территорию творчества. И вот уже возникли образы, чью жизнь определяет и продлевает каждая нота, каждый такт, каждая музыкальная фраза... Невидимые зрителю музыканты словно бы устранились, уйдя в тень, чтобы не мешать нашему восприятию...

На сцену выходят танцовщики. И, совмещаясь, соединяясь с мелодиями, творят пластические образы. Это сопровождается эмоциональной вспышкой, колоссальным нервным напряжением, которое окружает актера ореолом вдохновения. А после спектакля артист далеко не всегда испытывает то сладостное чувство очищения, о котором говорили древние, до такой степени он измучен и опустошен...

Когда закончится спектакль, из театра уйдут и танцовщики, и музыканты, и зрители. И каждый унесет в душе воспоминание об этих сценических созданиях, которые не являются ничьей собственностью. И для балерины рождение ее героини будет почти такой же тайной, как и для зрителя...

Невозможно, видимо, зафиксировать весь процесс творчества. Запоминаются лишь детали. И каждая из них драгоценна...

– В «Жизели» мы себе глаз красивый делаем, балеринский, – по обыкновению подсмеиваясь над собой, рассказывает Семеняка. – Для этого длинные ресницы приклеиваем. А я в первом акте должна жест такой сделать, словно пальцами пелену с глаз снимаю. Не могу. Ресницы мешают. И тогда я ресницы длинные отодрала, кому-то отдала, и все сразу пошло-поехало. Образ...

Этот получившийся, наконец, жест заставил актрису ощутить себя совершенно иной, в другой эпохе, с другой биографией, заставил впервые почувствовать никогда прежде не изведанное состояние души...

Несколько лет назад я спросил Людмилу:

– Если бы существовал добрый волшебник, что бы вы попросили у него?

– Мне бы хотелось все видеть, все слышать, все ощущать. Помните, в «Чайке»? «Люди, львы, орлы и куропатки... я помню все, все, все, и каждую жизнь в себе самой я переживаю вновь...»

Музыка, к которой столь восприимчива Семеняка, дарит ей эту возможность. Звучащие ноты властно и нежно пробуждают в ней все те жизни, которые она, актриса, потом радостно и самоотверженно «переживает вновь».

На одной из репетиций Людмила и ее партнер Александр Богатырев пробовали различные поддержки. Одна из них получилась особенно хорошо. И тогда кто-то из сидящих в зале восхищенно сказал:

– Ой, Люда, какая вы большая и красивая!

А она сразу перевела этот чрезмерный, по ее мнению, комплимент в шутку.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.