Нет, не переубедили его ни в чем «любители» старины, но «благодаря» им Иван Иванович понял: история, прошлое народа, его настоящее и будущее не за дальними далями, а рядом, в родных Переволоках, Ворошилове, Заборье, в людях, которые растят хлеб и рубят лес. История открылась ему и в отслуживших век сохе и серпе, в заржавленном светце и щегольской лампе из фарфора лесопромышленника Линина, в прялке и ткацком станке, в лаптях и пробитой немецкой каске: И даже в такой сравнительно молодой вещи, как патефон, один вид которого вызывает у людей, переживших войну, слезное волнение. Он открыл в вещах способность жить дважды. Все эти самовары, колокольчики, светцы, рушники, умерев для практической пользы, оказывается, имели способность воскресать, становясь предметами истории. Впечатление от этого было такое, словно пелена упала, и он будто после этого второй раз родился, наш Иван Иванович. Он почувствовал вдруг, как томится история в старых бабкиных сундуках, задыхается в пыли деревенских чердаков, как унижена она на фресках деревенских церквушек гнусными надписями и рисунками. История сурово глянула на него с пожелтевших фотографий военных лет, светло улыбнулась с вышитых рушников. Он разглядел ее и в каменном кресте, который века простоял втуне на протоке около бывшей деревушки Заозерье. Много раз проходил мимо него Иван Иванович. Потом случайно в Ленинграде увидел точно такой же в этнографическом музее и узнал, что это редкий тип креста, который в далеком прошлом ставили рыбаки и купцы в труднопроходимых местах на удачу. Приехав домой, Иван Иванович поспешил в Заозерье. А крест уже присмотрели туристы и ищут трактор, чтобы выкорчевать его из земли. История явилась ему настолько тесно сросшейся с этим миром, с людьми, с природой родного края, что продать ее или отдать в руки заезжего человека было бы предательством. Недаром, когда сотрудники известного музея захотели купить в Ворошиловском музее редкую икону, Иван Иванович вежливо отказал им. Объяснил, что там, в Ленинграде, она потеряет часть своей самобытности и красоты. Как морской камешек, изъятый из родной волны. Потому что писали икону здесь, на тверской земле, красками, взятыми из этой же земли, в свете белесого северного солнца. Здесь она и должна представлять свое время.

Связь времен

Но не подумайте, что Иван Иванович занят только вчерашним днем. Нет, он смотрит и в день завтрашний, заглядывая далеко в будущее. В мечтах у него совершенно особый музей – музей, где нашли бы себе место родословные его земляков-ворошиловцев: хлеборобов и лесорубов, учителей и врачей... Хочется Смирнову, чтобы музей этот отразил жизнь каждого живущего здесь человека: кем он был, как жил, какими делами украсил свое имя, о чем мечтал. Вот так задумал Иван Иванович начать подлинную летопись своего края и хотел, чтобы летопись эта дополнялась каждым последующим поколением. Чтобы и через два и три века какой-нибудь праправнук Прокофьева мог прийти в музей, открыть летописи своего родового села, и узнать, какое место занимает он сам на генеалогическом древе Прокофьевых, чем занимались Прокофьевы на протяжении последних двухсот – трехсот лет, какими талантами прославились, каковы были склонности. Может, он будет поэтом – так не радостно ли будет ему узнать, что прапрапрадед его Иван Григорьевич тоже был не чужд музам, сочинял частушки. И в другое время мог бы и поэтом стать, да война обездолила детство, да жизнь оделила непоэтическими заботами.

И хочется Ивану Ивановичу, чтобы отныне не в слабом лучинном свете устного предания протекала жизнь человека, а осветилась бы ярким светом документа – летописи. Только ли Рюриковичам иметь свои родословные? Мало ли в простых русских семьях бывало людей именитых, только забывалось все быстро. Не пришла ли пора начать историю каждого человека? Плохо ли будет, если каждый получит возможность поклониться своему корню, оглядеть уходящее в века, широкошумное древо своего рода? Это ли по-хорошему не укрепит его в жизни?..

Занимаясь вчерашним днем, Иван Иванович ищет там не пепел, а огонь. Взять хотя бы такую страницу летописи родной округи, как война...

Не всякой вещи под силу стать символом своего времени, хотя время и отражается во всех порожденных им вещах. Суровы и аскетичны вещи войны. Суровы и аскетичны книги, отпечатанные на серой, суровой бумаге, тусклой, тощей краской, суровы самодельные зажигалки и коптилки, сделанные из гильз. Но не они стали символами войны в Ворошиловском музее. Ими стали фотографии ворошиловцев, не пришедших с войны. А не вернулось их больше, чем живет сейчас в селах нашего сельсовета взрослых мужчин.

Сам Иван Иванович помнит войну как детский тревожный сон. Два-три воспоминания переплелись в его памяти с рассказами матери и деда, с семейными преданиями о подходе немцев к Ворошилову, о бомбежках, канонаде, о торопливых сборах беженцев. Война уничтожила самых близких – отца, дядю, двоюродного брата Мишу. Он не помнит никого из них. Ему не было и восьми месяцев, когда ушел на войну отец. Но иногда ему кажется, что он всех их помнит. Помнит, как провожали отца, как мать закалывала в огороде домашнюю утварь, как в доме деда жили немцы, как брат Миша копал себе могилу и как потом его расстреляли на глазах у плачущих баб – семнадцатилетнего кудрявого разведчика-партизана. Помнит потому, что не было дня в его жизни, чтобы мать не погоревала о ком-нибудь из них.

Об отце она говорила всегда, как о живом, и всегда хорошее. Двоих сыновей вырастила одна. – Хорошо, что Ваню Ваней назвали, – горько-радостно говорит Александра Михайловна, – как чувствовали, что война будет... Так письма ни одного и не получила, ни одной фотокарточки...

Иван Иванович сидит напротив матери, и по лицу его видно, что слова эти знакомы ему с незапамятного детства, как знакомы столетняя липа под окнами, как эта всхолмленная земля, как влажный осенний ветер, возвращающийся сюда каждую осень, и мне приходит в голову мысль: «Не из этой ли материнской верности и тоски по несбывшемуся родилось его влечение к документам войны? Не отцовское ли неполученное письмо хотелось найти втайне от самого себя? Кто знает, может, когда они были в бегах, приходило-таки письмо, да не застало их дома?..»

Память о войне. О цене этой памяти узнавал, обходя дом за домом, деревню за деревней, собирая материалы для комнаты боевой славы. Письма и фотографии отцов, сыновей, мужей извлекались из семейных архивов как самое дорогое, что было в доме. Так же бережно относился к ним и Иван Иванович. Но случались и потери. По ним еще больнее узнавал, как дорога людям память о войне. При пожаре в Доме культуры сгорела фотография погибшего фронтовика. Фотография была единственная, Иван Иванович с трудом выпросил ее у вдовы для пересъемки. Когда вдова узнала о несчастье, она пришла на пепелище и стала плакать. Тот плач – в сердце Ивана Ивановича. Он в сердце вместе с образом другой односельчанки, которая приходит в музей глянуть на фотокарточку своего жениха, погибшего в первые дни войны.

– Дай-ка Мне, Иван Иванович, моего Гришку посмотреть.

Иван Иванович подаст ей фотографию, она посмотрит, вздохнет по-бабьи, заплачет.

Иван Иванович сам порой не выдержит, уйдет за перегородку и постоит в волнении перед окном – так обожжет его это горькое свидание с юностью. Попробует представить, о чем думает, что переживает в эти минуты пожилая уже женщина, мать семейства, и разволнуется еще сильней. Ему-то хорошо знакома тоска по несбывшемуся – детство прошло без отца, мать прожила без мужа. Правда, у этой женщины тоска, наверное, еще горше – прожила с мужем, есть дети.

Не с тем мужем.

Не от того дети.

Сколько таких незримых трагедий оставила война?..

Долго собирал фотографии своих земляков, их письма и документы Иван Иванович. А когда однажды солдаты глянули со стен музея на своих односельчан, стон прошел по округе. Не просто сын узнал себя в погибшем отце, а внук в деде – поколение живых глянуло в глаза поколению тех, кто защитил их жизни. Люди уходили из комнаты боевой славы потрясенные, со слезами благодарности на глазах. Они благодарили Ивана Ивановича, а он разглядел в их глазах еще и покой. Покой, рожденный тем, что память об их сыне, брате, отце, а значит, и о них самих не погибнет.

Экспонаты музея исчисляются сотнями. Комната боевой славы, экспозиции по этнографии, краеведению, коллекции антикварных предметов – богатству сельского краеведческого музея позавидует иной государственный. Но главное – не количество экспонатов, главное – кровная связь их с родной округой. Они и не экспонаты вовсе. Это сама память о прошлом. Ведь о каждой вещи, фотографии здесь известно все: когда и зачем была эта вещь сделана, кому и сколько служила, где жил или живет ее хозяин. Оттого-то в сельском музее и не бывает пусто. Оттого благодарные посетители исписывают ежегодно по целой книге благодарных отзывов.

Зайдут школьники, сгрудятся у витрины с монетами или со старинным оружием – и выйдут на улицу с живым блеском в глазах.

Завернет старушка, задумается какой-то горькой думой, утрет уголком платка глаза и поспешит по своим делам – в магазин или домой.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.