История их любви

Там и сям были расположены колодцы и буровые скважины на глубину от тридцати до ста метров; в них неотступно вели наблюдения за температурами почвы, трижды в день производя замеры. На опытных площадках непрерывно изучалась зависимость температуры почвы от характера наружного покрова - растительного, снежного или искусственного; тут же проверялось, какое воздействие на температурный режим грунтов оказывают специально заглубленные в почву изоляционные щиты из дерева или из торфа. По нескольку лет и ежедневно изучались все изменения, происходящие в десятках жилых отапливаемых зданий, построенных в разное время и различными способами. Все время проверяли, как восстанавливается вечная мерзлота в скважинах, пробитых на большую глубину «паровой иглой». С помощью созданных в лаборатории приборов вели наблюдения над пульсацией и пучением почвы, над динамикой верхнего слоя грунта, подверженного сезонному промерзанию и оттаиванию. Тщательно и надолго вперед продуманными опытами помощники Сергея Кузьмича выясняли условия электрических заземлений в мерзлые грунты и производили электроразведку вечной мерзлоты. Все до одной наледи на ближайших реках и дорогах были на учете и под контролем лаборатории. Деятельность лаборатории не ограничивалась только общенаучными исследованиями и изучением инженерно - строительных свойств вечной мерзлоты. Забавников и его коллектив много внимания уделяли проблемам сельскохозяйственного освоения вечной мерзлоты. Гидрометеорологическая служба вела наблюдение за температурой и влажностью воздуха, за состоянием почвы, за мощностью и плотностью снегового покрова, за состоянием атмосферы. Наблюдения захватывали и фенологические явления - жизнь растений, птиц, животных. Уже давно изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год в дневники записывалось все происходящее в природе. В разных местах вокруг лаборатории были возделаны опытные участки - «огороды Сергея Кузьмича», где выращивались овощные и зерновые культуры, ягоды и фрукты.

Наука о мерзлых зонах земной коры только - только выходила на широкую дорогу, лаборатория, или, как еще ее называли, мерзлотная станция Забавникова, была одним из немногих центров этой науки. «Мерзлотники» - ученые, инженеры - завоевали право на обширные институты и большие штаты, но не сумели еще это право узаконить, поэтому работу сотен людей выполняли десятки и единицы. Верный товарищ Сергея Кузьмича Фетисов обязан был делать в лаборатории все, что имело отношение к механике. Два подчиненных ему умельца и он сам претворяли в жизнь замыслы, зарождавшиеся в коллективе. Благодаря этим мастерам на все руки появились новые приборы и множество различных приспособлений, облегчавших труд исследователей. Он же, Фетисов, был одним из добровольных помощников Сергея Кузьмича «в рукоделье на грядках», он же снабжал коллектив мясом и дичью, добытыми в богатой тайге. Невозмутимый и всегда сосредоточенный Наумов с помощью всего только четырех рабочих справлялся с опытами по инженерному мерзлотоведению. Шура несла на своих плечах тяжесть кропотливейших гидрометеорологических наблюдений и вместе с отцом вела фенологические дневники; она же помогала двум химикам и, кроме всего прочего, была за секретаря при отце. Самому Забавникову приходилось не только поспевать во всех делах общим руководством, но и просто, засучив рукава, трудиться, когда надо, рядом с любым из своих двадцати сотрудников.

Поначалу, пока Володя знакомился с основами мерзлотоведения и входил в жизнь маленького коллектива, все для него было необычным и праздничным в лаборатории. Потом пошли трудовые денечки и недели, и спустя некоторое время Дубровин почувствовал, что его все больше тревожит однотонная методичность работы, в которой хлопоты по поводу множества мелочей составляли все содержание. Вот уже десять лет одни к тот же человек измерял температуру грунта в нескольких скважинах. Этот человек изо дня в день и в день по три раза делал замеры и записывал цифры в журнал - труд был, очевидно, необходимый, но в нем не содержалось никакой пищи уму, поскольку материал для обобщений мог накопиться только еще через одно десятилетие.

Забавников с гордостью говорил Володе о «столбиках пучения» еще при первом знакомстве. Теперь Володя собственными глазами увидел эти знаменитые столбики: штук сто обыкновенных деревянных, бетонных и кирпичных столбов, в шахматном порядке торчавших, будто противотанковые надолбы, на ровной площадке неподалеку от лаборатории. Их загнали в землю несколько лет назад и с тех пор не сводили с них глаз. Настал день, и Дубровин принял на себя заботу об этих столбиках как своеобразную эстафету мерзлотоведения. Отныне он измерял температуру грунта под ними и температуру воздуха над ними, бдительно высматривал малейшие изменения, которые производили таинственные силы пучения в бетоне, кирпиче и дереве столбов. Все это он проделывал ежедневно и должен был проделывать много месяцев для того, чтобы накопить цифры и с их помощью прийти к определенным выводам о влиянии пульсации почвы на вертикальные смещения свай и опор.

Володя пытался подавить чувство уныния, вызванное этой серой, поразительно однообразной работой, пытался не дать разгореться разочарованию, охватившему его с тех пор, как он познакомился не с эффектами науки, а с ее буднями. Он боялся и подумать о своей прежней деятельности строителя, она - то была осязаемой, зримой, эффектной каждый день! Если строился дом, его стены росли на глазах. Если строилась дорога, за день она удлинялась на несколько километров... Выходит, Кольцов был прав?.. Володя не смел в этом себе признаться. Признав правоту начальника строительства, он должен был бы признать свою ошибку, а признать ошибку - значит исправить ее, иначе говоря, бросить лабораторию, порвать с Забавниковыми и вернуться на строительство. Даже подумать об этом было страшно!

Сергей Кузьмич, обладавший зорким душевным зрением, понимал состояние своего нового сотрудника, - это не обижало и не пугало профессора. Он не старался подладиться под настроение молодого инженера, не делал попыток оживить и развлечь его наиболее интересной и парадной частью работы. Сергей Кузьмич поверил в Дубровина раньше, чем тот сам поверил в. себя. У Забавникова были далеко идущие планы относительно Володи; он видел в нем своего преемника и хотел воспитать из него настоящего ученого - этого нельзя было бы достичь, не приучив с самого начала молодого человека к терпению и усидчивости, к неблагодарной, незаметной, черной работе. Наоборот, как бы тренируя Дубровина, старик давал ему самые несложные и малоинтересные задания и даже не особенно старался при этом открывать дальние перспективы. Зато Сергей Кузьмич сознательно прибегал к другому - он, будто невзначай, то и дело сам становился напарником Володи и с обычным усердием выполнял рядом с ним какую - нибудь особо неинтересную работу. Мало того, и Шура в таких случаях оказывалась рядом с Володей, занимаясь тоже каким - либо чернорабочим делом.

Влияние двойного примера было неотразимо, оно не могло не сказаться. Видя, с какой неизменной бодростью и веселостью сам Забавников в Шура трудятся возле него, ничем не гнушаясь и ничего не отвергая из того, что нужно было делать, Дубровин все чаще и чаще спрашивал себя: «Ты что, считаешь себя лучше их, что ли? Почему эти замечательные люди должны за тебя выполнять самый неблагодарный труд? Откуда эта аристократическая тяга к эффектам? Если ты не хочешь быть чернорабочим в науке, то почему же кто - то другой должен быть им вместо тебя?»

... Шло время, и Володя постепенно перестал тяготиться будничностью труда, терпеливо и добросовестно делал все, что ему поручали. Разумеется, само существование Шуры помогало ему. Шура заставляла забывать или просто не замечать неинтересность той или иной работы. Недаром же все эти годы на фронте Дубровину каким - то сплошным праздником представлялись в воспоминаниях несложные манипуляции с термометром и рулеткой возле столбиков пучения: рядом с ним всегда была Шура! Он помнил ее чаще всего в белом полушубке и беличьей шапке, в маленьких белых валенках, разрумянившуюся и задорную, готовую в любую минуту наозорничать, кинуть снежком или толкнуть в сугроб. И еще он помнил ее сидящей у камина. Розово - фиолетовые отблески играют на ее лице, и оно все время меняется - не то от этого пляшущего света, не то от мыслей, проносящихся в ее голове. Ее лицо поразило Володю с первой встречи, когда он увидел Шуру из окна вагона, - такие лица невозможно не заметить. Встретишь человека с таким лицом, и хочется заговорить с ним. Если он пройдет мимо, и ты в силу житейских условностей не можешь остановить этого человека, то будешь продолжать путь с чувством сожаления и утраты.

Ночью снова задула пурга. Взбесившийся ветер налетал на домики лаборатории, проникал во все щели и завывал на все лады. Тонны снега, вздыбленные ветром, носились в воздухе. Глухо и мощно гудела тайга.

Володе, лежавшему в постели с книгой Арсеньева в руках, пришлось встать и укрыться поверх одеяла полушубком. Дом вздрагивал, стекла звенели. Казалось, что буря раскачает дом, сорвет его с насиженного места и понесет вместе со снегом во мрак.

Утром Забавников запретил сотрудникам выходить из дому: пурга достигла невиданной силы. Шура волновалась - как произвести обязательные для каждого дня метеорологические наблюдения. Профессор согласился сделать отступление - Володя уговорил Сергея Кузьмича разрешить ему вместо Шуры ВЫЙТИ на улицу.

С шутками и смехом они готовились к этой весьма не простой экспедиции. Володя тепло оделся, Фетисов обвязал его концом длинной веревки, наказав другой конец крепко привязать к крыльцу.

- Как прикидываешь, в какое время назад обернешься? - спросил Фетисов.

- В полчаса обернусь. Тут до будки метров двести... Десять минут в пути, остальное потрачу на работу.

- Ну, ну, поглядим!

Шура тоже посмеивалась над Володей, и он спросил:

- Если унесет меня ветром, будете горевать?

- И не подумаю, даже рада буду...

Они долго не могли открыть входную дверь, и, когда наконец открыли, Дубровин выскочил и сразу же захлопнул ее за собой. Ветер придавил его к крыльцу. Преодолев силу плотного воздуха, он шагнул на ступеньку, и его сразу подхватил, понес снежный смерч... Едва касаясь земли, Володя никак не мог остановиться и - летел, летел... Веревку он не успел привязать к крыльцу. Упал, его потащило в туче снега, потом прижало к земле мощным порывом сверху.

Полежав минуты три и приглядевшись, он разобрал в белесом бесновании пурги темневшее в нескольких метрах от него здание. Боясь встать, он пополз к нему. Это был полузанесенный снегом сарай - заводик, где Наумов изготовлял опытные столбики и кубики из бетона. Оказывается, инженера отшвырнуло от дома более чем на пятьдесят метров.