Одно огорчало его: Оля ненавидела Владека. Подкараулив его в парке, она повергала его на землю и царапала ему лицо. Как все глухонемые, она жила сосредоточенной жизнью: много размышляла, и, верно, все ее мысли были направлены против Владека.

Рагойша же продолжал любить барчука даже после того, как тот шестнадцатилетним юнцом навсегда уехал в Петербург.

«Ах, какой это добрый панич», - шептал Павел теперь, по прошествии двадцати лет, придавливая лесенкой в колоде пахучее, хрусткое сено, к которому уже тянулась замшевая морда жеребца.

- Шали! - злобно прикрикнул он неожиданно зычным кучерским басом и пошел из конюшни пришептывая: «Ах, какой добрый панич...» Но воспоминания не придали ему твердости духа. Напротив, они растравили в нем какое - то смутное, но тяжелое чувство, похожее на подавленную обиду.

Он жил все в той же избе, где он родился и где умерла Аннушка. В красной половине на самом виду стоял высокий горбатый сундук, над ним висело старинного образца ружье, а еще выше - давно остановившиеся «ходики». Слева, за печкой, в глубине комнаты, узкая железная кровать с низкими изголовьями и без постели, накрытая одним лишь вышитым покрывалом. У печки висела лампа. На стенах развешаны были яркие холстинные коврики, вся комната была какая - то свежая и очень чистая: видно было, что за порядком следит заботливый женский глаз.

Теперь, когда Павел Рагойша пришел из конюшни, на узкой кровати уже сидел Ланский. Присутствие постороннего было в порядке вещей. Редкий день у Рагойши не останавливались приезжие.

Ланский встал навстречу Павлу, обвал его за плечи и, хотя был несколько ниже ростом, поцеловал покровительственно в лысину.

- Погибаю я, Павел, - быстро проговорил он, снова отступая к кровати. - К тебе никто не зайдет?

Он задел лампу. Сетчатые тени заколыхались по стенам.

Павел оказал, что он заложил дверь.

- Погибаю, брат Павел, - продолжал Ланский с каким - то актерским надломом. - Я слишком понадеялся на свои силы. Да, да, сто обыкновению я переоценил свои силы. Ах, Павел, как нагло они все на меня смотрят... Помоги мне, Павел, родной, помоги!

- Семейству вашему я привык служить, - ответил Павел.

Ланский смотрел на него немигающими карими глазами, в которых кучер не увидел ни усталости, ни мольбы.

- Верю, верю, тебе я могу верить. Да что ты стоишь? Это уж не так к спеху. Ты бы хоть рассказал, как живешь, что за это время пережил...

Павел посмотрел на собеседника, на его исхудалое, с запавшими глазами лицо и невольно воскликнул:

- Ой, який же вы стали!... Живу, благодаря вашей милости, неплохо, всё есть, - начал было Павел, но спохватился, что милость Ланского тут была не при чем и рассказ о хорошей жизни вышел бы даже как - то не к месту. - Да мы что, - свернул он, - мы ничего такого не знаем. Живем и живем, как черви. Да что же это я, старый, болтаю... хоть самовар поставить. Дочка - то у меня на МТФ, на молочно - товарной ферме, значит, к телятам приставлена.

Ланский удержал Павла за рукав.

- Как - нибудь после попьем, - он вздохнул. - Теперь давай о деле говорить. Меня ни о чем не расспрашивай... Все эти годы жил, как на Голгофе. Теперь ухожу. Хотел проверить, в каком состоянии парк: не вечно же это продержится... Ну, и главное, места знакомые, а это для меня важно. Но я не могу уйти с пустыми руками. У меня есть честь и есть обязательства... Ты помнишь тот вяз, на Круглом озере?

- Господи!..

- Так вот, если хочешь меня спасти, пойди к этому вязу и принеси то, что найдешь в дупле... Я бы пошел сам, но это слишком рискованно.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.