Иосиф Бакштейн

Эпатаж уже не работает

Комиссар Московской биеннале современного искусства – о том, кто формирует вкусы публики и цены на художественные произведения, о классическом образовании и возвышенных чувствах

У него – усталые, но веселые глаза. Я едва поспеваю за ним – он шагает слишком быстро. Мы идем из Института проблем современного искусства на Берсеневской набережной, который он возглавляет, к ЦДХ на Крымском валу, где проходит выставка работ его студентов.

Иосиф Бакштейн в отечественном современном искусстве – личность легендарная. Он стал первым в нашей стране куратором современного искусства, организовав в 1987 году выставку Клуба авангардистов. Свои замыслы Бакштейн, не стесняя воображение, реализует на самых неожиданных площадках. В 1992 году, например, он организовал выставку в «залах» Бутырской тюрьмы, а в 2007-м – на 19-20-х этажах строящейся башни «Федерация», куда посетителей, непременно в касках, доставлял лифт.

Главное свое детище – Московскую биеннале современного искусства – Иосиф Бакштейн организовал в 2005 году. Нынешняя, третья по счету, прошла с особым размахом, собрав около полумиллиона посетителей – это в три с лишним раза больше, чем собрала Первая биеннале. Иосиф Маркович объясняет это тем, что за годы существования биеннале возросла популярность современного искусства. Им стали интересоваться люди из самых разных слоев населения, от состоятельного класса до молодежи. Во-вторых, в последние годы появилось несколько центров современного искусства, таких как «Винзавод», «Красный октябрь», «Фабрика», Artplay, «Гараж», которые привлекают новых любителей и ценителей.

Но являются ли выставки показателем реального положения дел в современном искусстве? Или, в основном, подбор экспозиций – отражение пристрастий куратора?

«Сегодня все зависит от того, как куратор представляет себе международную художественную сцену и каким образом переформулирует понимание современного изобразительного искусства», – говорит Бакштейн.

Многое из того, что существует в мире, долгое время не было известно западному зрителю. До конца 80-х на крупных выставках современного искусства показывали главным образом работы немецких и американских художников. Русское искусство, как и восточноевропейское, стало робко появляться на международной сцене только в 90-х, замечает Бакштейн. Поворотным моментом, по его мнению, стала выставка «Маги земли» в 1989 г., куратором которой был Жан-Юбер Мартен. Мартен первым обратил внимание на искусство других континентов, показал, что современное искусство не может игнорировать то, что происходит вне Европы. После него на выставки стали гораздо активнее приглашать не только немцев и англичан, но и китайцев, японцев, латиноамериканцев.

По мнению Бакштейна, Жан-Юбер Мартен принадлежит к поколению великих кураторов, начинавших в 70-е годы: «Он – один из тех, кто имел смелость сформулировать новые принципы выставочной практики, и нам очень повезло, что мы уговорили его принять приглашение и сделать свой проект на Третьей биеннале».

Я задаюсь вопросом – а откуда вообще берутся кураторы, где-нибудь этому учат?

Иосиф Маркович отвечает, что специальности такой в наших вузах нет, а в Институте проблем современного искусства, где он преподает, программа ориентирована на молодых художников. «Вопросами кураторства мы занимаемся только эпизодически и это плохо, поскольку профессия куратора сейчас востребована, – говорит Бакштейн. – Система художественного образования в нашей стране очень консервативна и не соответствует тому, что происходит на международной художественной сцене. В основном молодые кураторы приобретают опыт в сотрудничестве с людьми старшего поколения, такими как я. У меня, например, много лет работала Аня Зайцева и она теперь делает неплохие выставки. То же самое касается Юлии Аксеновой и некоторых других».

Но Бакштейн не считает, что вкусы публики формируются только кураторами выставок. Большую роль играют и критики, и сами художники, и арт-дилеры, а также работники музеев, аукционные дома и коллекционеры. Именно мнение людей, обладающих влиянием, из числа критиков или кураторов, которые берут на себя риск экспонировать работу художника на территории искусства, в дальнейшем формирует отношение к работе актуального художника как к произведению искусства. Завершается этот процесс актом музеефикации – включением того или иного произведения в музейную коллекцию и вхождением этого произведения в историю искусства.

На вопрос о том, насколько денежный эквивалент отражает художественную ценность произведения, Иосиф Маркович отвечать не спешит. «По логике вещей, художественную ценность должен определять некоммерческий сектор, – размышляет он вслух. – И так и было, по крайней мере, до последнего времени. Рынок формировал систему цен на основе ценностей, культурных и художественных. Эти слова ведь однокоренные только в русском языке, как я наблюдаю. Сейчас идет полемика между коммерческим и некоммерческим секторами искусства о том, кому определять систему ценностей, и рынок похоже решил, что он «сам с усам».

Кризис обострил все противоречия, цены на многие произведения искусства упали в разы, поскольку были неоправданно раздуты. Словом, та же ситуация, что и на большом финансовом рынке».

Я замедляю шаг и делюсь с Иосифом Марковичем личным наблюдением, которое касается еще одного противоречия. Мне кажется, что произведения современных художников могут быть любопытны, зрелищны, иллюстрировать какую-то социальную проблему, загадывать загадки, но почему-то нет работ, которые вызывают возвышенные чувства, восторг, трепет, благоговение, умиление.

«Благоговение, – усмехается Бакштейн – это из религиозного лексикона. А вот восторг – это как раз то, что испытывали многие из тех, кто приходил на выставку в «Гараж». Они были поражены, потрясены, шокированы, тем, что выставлялось. Это гениальная выставка, которая рассматривает проблему зрелищности, которая никогда так радикально не рассматривалась. Согласно кураторскому замыслу выставка современного искусства – целостный организм, и событием является не отдельное произведение, а выставка в целом. Нужно иметь смелость, чтобы сочетать в одном выставочном пространстве вещи, которые многие считают аттракционом, с серьезными работами, произведения очень известных художников и работы художника-примитивиста Лобанова, который просидел 50 лет в психиатрической больнице под Ярославлем. Это риск, и только люди, которые рискуют, имеют шанс победить. А возвышенные чувства, знаете ли – это из лексикона эстетики романтизма XIX века».

Мне кажется, что риск и вызов – это не совсем те черты, которыми можно было бы характеризовать современное искусство; что современное искусство – главный воспитатель толерантности и что сегодня оно «довоспитывалось» уже до полной терпимости и ничего вызывающего быть не может.

«Эпатаж – это не самоцель, – оппонирует мне Бакштейн. – Искусство, хотя и зависит от социального контекста, в первую очередь решает эстетические задачи. В частности, достоинства выставки «Против исключения» Ж-Ю. Мартена состоит в том, что он фундаментально пересматривает проблему изобразительности с привлечением самого широкого в геополитическом смысле круга художественных явлений, и сделано это очень ярко и оригинально, поэтому эта выставка и имела такой успех.

Эпатаж характерен только для определенных периодов истории. Эпатирующее искусство было особенно актуально во времена холодной войны, когда художники моего поколения из неофициального круга стремились таким образом предъявить альтернативу существующей системе. В 90-е годы эпатажем занимался Авдей Тер-Аганян, кто-то считал эпатажем вполне невинные перформансы Олега Кулика».

Похоже, что современному художнику необязательно уметь рисовать, чтобы прославиться? – размышляю я, вспоминая особенно эпатажные художественные акции, не имеющие никакого отношения к живописи. «Это миф, который распространяют наши недоброжелатели, – мгновенно реагирует Бакштейн. – На самом деле, подавляющее большинство художников и у нас, и в Европе – это люди с образованием, вполне владеющие техникой рисунка. В России образование консервативно и художники, заканчивающие академии художеств, обладают примерно такими же базовыми навыками, как и художники конца XIX века. В мире, наверное, рисовальщиков и живописцев такого класса гораздо меньше».

Так почему же тогда современные российские художники не слишком востребованы за рубежом?