Жду Александра Калягина за кулисами Художественного театра. Репетиция окончилась, все прошли, а Калягина нет. Спрашиваю о нем актеров. – Наверно, укатил на съемки. – Может, взлетел? Александр Александрович – человек одаренный. Спускаюсь в нижний вестибюль. Почти через полчаса ко мне подходит молодой актер.

– Он в гримерной, в шахматы играет.

В полутемной гримерной сидят двое. Играют молча, сосредоточенно и не замечают, что за ними наблюдают. Неожиданно это оказывается интересным – наблюдать. Но не за самой игрой, а за переменчивостью лица Калягина, на котором отражаются чувства и мысли, связанные с шахматной партией. Наблюдать увлеченность, погруженность в игру и удивляться, что эти качества актера проявляются не только на сцене, но и в шахматной партии – разрядке между репетицией и вечерней киносъемкой.

Наблюдение наблюдением, но журналистское задание нужно выполнять, пользуясь моментом, что неуловимый Калягин попался-таки. И так я растерялась от подобного везения, что все оригинальные вопросы из «домашних» заготовок куда-то улетучились, а остался один, шаблонный-прешаблонный: «Почему решили стать актером, именно им?» Задала и перепугалась: ну все, такой вопрос вгонит Калягина в скуку, и не получится интересного разговора. Но Калягин задумался, а потом с каким-то удивлением, как бы разглядывая себя со стороны, ответил:

– Я уверен, что есть какая-то внутренняя сила, внутренняя убежденность в своем призвании, пусть и не осознанная до конца... Во мне с детства живет неистребимое желание быть на сцене. И до сих пор непонятно, на чем оно держалось. Но эта мысль была со мной с детства: лишь бы быть на сцене! Лишь бы играть!

Всепоглощающая страсть к сцене не была только детской мечтой, а подкреплялась делом: занимался в студии художественного слова в Доме пионеров. Симпатичного мальчика выбирали читать стихи на торжественных заседаниях и праздниках. Начинал учиться играть на скрипке, но по-настоящему увлек кукольный театр, который сам и организовал в своей коммунальной квартире. Тогда же появился интерес к Чарли Чаплину и Аркадию Райкину. Пытался подражать, стремился понять и научиться их мастерству.

– Помню, стою перед зеркалом. В руках лыжная палка – это тросточка. Усы – выкрашенная бумага. Котелок и, конечно, ботинки. Может быть, в их преувеличенности, в их утиных носах найду разгадку его походки... Я смотрел по телевизору передачи о Чаплине. Читал и перечитывал «Жизнь Чарли». С максимализмом, свойственным детству, страстно желал узнать, как, каким образом он это делает. И почему это так смешно и производит столь ошеломляющее впечатление.

Саша покупал в магазине ВТО театральные маски. Это была дань увлечению Аркадием Райкиным. В общем-то застенчивый мальчик чувствовал себя легко и свободно перед ровесниками и товарищами, которые стали его первыми зрителями. Игра, искусство представления все больше захватывали его, и наступил момент, когда хотел бросить школу и идти на сцену. Он написал письмо Аркадию Райкину, но отправлять все не решался. Потихоньку от него письмо на почту отнесла мама.

– Аркадий Исаакович ответил мне прекраснейшим письмом на двух страницах и прислал фотографию. Все это я бережно храню. С Райкиным мы теперь знакомы лично, и, хотя у нас разные жанры, я считаю его своим крестным отцом в искусстве.

Несмотря на то, что увлечение сценой росло, Саша по настоянию родственников окончил медицинское училище. Работа на «Скорой помощи» научила состраданию, стала хорошей жизненной школой.

С годами все крепче верил: «Непременно стану актером!» Но в театральном училище имени Щукина ему сказали:

– Мальчик, у вас слабый голос. И это в 19 лет! Без справки от врача не приходите.

Такой прием мог обескуражить любого абитуриента, ведь фактически усомнились в пригодности к профессии. Но у Саши так велика была вера в свое призвание, что он повел себя в данной ситуации довольно парадоксально: вышел из Щукинского училища, постоял в задумчивости, махнул рукой и сказал себе: «Досадно... Ну что же, поступим на будущий год». А через год... Прямо с консультации его допустили на третий тур. Читал программные стихи хорошо. А потом ректор училища Борис Захава построил абитуриентов в ряд и сказал:

– Вы пришли в фотографию. Ну, а вы, молодой человек... Как ваша фамилия? Калягин? Так вот, вы будете фотографом.

И тут он понял, что пропал. Одно дело «забежать в фотографию» на несколько минут и совсем другое – быть на сцене в течение всего этюда и общаться со всеми абитуриентами. И главное, не знал, какие миниатюры они разыграют для себя.

– Я пытался выяснить, кто с чем будет приходить в «фотографию», но все занимались только собой. Помню, я стоял у окна, сердце бешено колотилось, и состояние было самое безнадежное.

Он так и не сумел ничего придумать заранее и начал этюд в состоянии полной обреченности. И тут произошло чудо: любимый им многие годы, неунывающий Чарли пришел на помощь растерявшемуся абитуриенту. Это не он, Саша Калягин, был фотографом, не он суетился, рассаживал клиентов перед объективом фотоаппарата, мимировал и пантомими-ровал. Нет, это неизменный друг его детских игр и представлений, загадочный и недосягаемый Чарли как бы вселился в него на короткое время экзаменационного этюда. После экзамена ректор спросил:

– Где этот мальчик учился пантомиме? Прошли годы. И вот недавно Александр Калягин

вернулся в стихию своей старой привязанности, к «великому немому», к мастеру смеха Чарли Чаплину. В телевизионном фильме «Здравствуйте, я ваша тетя» он воплотился в безработного бродяжку Бабса Баберлея из знаменитой пьесы Б. Томаса «Тетка Чарлея».

Но вернемся ненадолго в театральное училище имени Щукина. Блистательное поступление не спасло Александра Калягина от обычных бед многих первокурсников актерского факультета, и как он сам вспоминает: «Меня хотели выгнать с первого курса, потому что был дико стеснительным. А со второго курса я внутренне расковался и до конца училища проучился как на крыльях».

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.