Общеизвестно: все на свете взаимосвязано, и каждое событие предстает перед нами как порождение множества причин и причина множества следствий. Чтобы проверить, так ли это, попробуем изъять какое-либо одно звено из цепи — и вот цепь распадается, и события нет. Разве не так обстояло дело в печальной истории убийства Вадимом своей бабушки? (См. «Смену» № 15 за 1972 г. «Всей жизни каяться не хватит».) Если бы не скверное влияние дурных друзей; если бы мальчики, которых, увы, не остановили взрослые, не опьянели, выпив у киоска пива «с добавкой»; если бы разбушевавшегося дома Вадима не пыталась утихомирить его приятельница Лора, прибежавшая на шум, и сама бабушка; если бы бабушка не пригнулась к телефонному аппарату именно в тот момент, когда летела брошенная Вадимом тяжелая сковорода; если бы... если бы... если бы... то бабушка была бы жива, Зорий Шохин не напечатал бы в «Смене» свой очерк, читатели не отозвались бы на него множеством писем, а я не пытался бы теперь по просьбе журнала разобраться в некоторых из них.

Впрочем, для того, чтобы это сделать, надо сначала попробовать разобраться в самой истории убийства старой женщины. И прежде всего: если это событие не могло бы произойти без любой из его «причин», то не значит ли это, что каждая из них в равной мере «виновата» в том, что случилось? Читатели отвечают на этот вопрос отрицательно, за различными причинами они признают различное значение. Но вот беда: каждый выбирает «главную причину» по своему собственному вкусу: «Кто-то из ребят повлиял на него с плохой стороны», «...Он по вине трижды проклятого «зеленого змия» стал убийцей», «Первым виновником происшедшего считаю водку, вторым — Лору», «...Большая вина лежит на взрослых, стоявших в очереди, на знакомых, видевших вашу троицу на улице в нетрезвом виде, на соседке и др.».

Автор одного из писем нашел причину трагедии в поведении... самой погибшей: «Бабушка прожила свой век и неужели не знала, что пьяных людей воспитывать не следует? Но дело не только в этом. Ведь это она впустила в дом Лору, которой не следовало бы вообще появляться без приглашения». Автор обобщает: «Нет, в наше время девушки не вели себя так. Неприлично да и нескромно было приходить в дом к молодому человеку, с которым встречаешься. Уж очень вольны и распущенны стали девицы! Это она убила бабушку и посадила вас в тюрьму». Ведь вот как неожиданно все представилось автору письма: бабушку убил вовсе не Вадим, швырнувший сковородку, а Лора; если же не только Лора, то убила себя еще и сама бабушка. А Вадим? С Вадимом все просто: его осудили несправедливо, «его должны были оправдать на суде».

Нетрудно увидеть, что при таком «вкусовом» подходе все предметы стремительно срываются со своих мест... Помните, у Пушкина: «Мчатся тучи, вьются тучи; невидимкою луна освещает снег летучий; мутно небо, ночь мутна»? В подобной обстановке того и гляди во всем окажется виноватым и будет на долгие годы препровожден в тюрьму самый что ни на есть тихий гражданин, случившийся у пивного киоска в то время, когда молодые люди превращали холодное пиво в горячительный напиток.

Если неразбериха может иметь свою логику, то в данном случае логика заключается в читательском выводе о том, что смерть Елизаветы Петровны «просто случайность, стечение обстоятельств»: «...Он просто швырнул сковородку, случайно нагнулась старушка, вот так и получилось», «...Там не было убийства и убийцы. Это несчастный случай», «...Здесь роковой случай в долю секунды определил исход, а не его рука». Дальше эта утешительная мысль начинает работать сама на себя: Вадима постигло горе, он «хороший человек, случайно попавший в беду». Что же нам теперь с этим бедолагой делать? А вот что: «Вадика давно уже надо выпустить из заключения, пусть условно дадут...» Более того: «Знаешь, Вадик, я уважаю тебя. Да, уважаю. Уважаю за то, что ты нашел мужество посмотреть на себя как бы со стороны и справедливо осудить самого себя». Кстати, за что же осудить? Ведь ничего, по мнению таких читателей, не было: ни убийства, ни убийцы, а всего только (это из очерка) «медленно и неотвратимо оседала она на пол, по седому виску, разбухая и ширясь на глазах, ползло кровавое пятно». Вот ведь какая у Вадима произошла «неприятность»!

А теперь поговорим о деле. Об уголовном деле Вадима К. За преступление судят того, кто его совершил. Ни приятели Вадима, сколь бы дурным ни было их влияние «а него, ни равнодушные дяди у пивного киоска не бросали в висок старухи тяжелую металлическую посудину. Больше того, дурное влияние друзей и невмешательство взрослых — это не нужно доказывать, но важно помнить — не создавали сами по себе даже опасности для жизни человека. И то и другое могло положить начало совсем иному развитию совсем иных событий. Посмотрите на Синцова: слегка протрезвевший от едких замечаний соседей, он отправился к колонке и на десять минут опустил голову под струю холодной воды.

Бабушка была бы «сама виновата» (не в прямом, конечно, смысле) в своей смерти только при одном предположении: если бы она напала на Вадима, вынудив его к необходимой обороне. Предположение это малоправдоподобно: бабушки исключительно редко нападают на внуков, предпочитая этому — даже в случае прямой конфронтации с ними — гуманный метод словесного убеждения.

Теперь о Лоре... Ввиду юного возраста ей никак нельзя вменить в вину незнание методики обращения с пьяными людьми. Поэтому естественна ее попытка унять разбушевавшегося приятеля. Попытка оказалась неумелой. Однако разве не ясно, что это была попытка не причинить вред, а воспрепятствовать его причинению? И что поэтому нельзя, как говорится, на одном дыхании винить взрослых у киоска в том, что они не попытались помешать беде, и Лору — в том, что она попыталась сделать это?

Беда... Зловещее и многозначное слово! Но и оно говорит не все, что надо сказать об этом печальном происшествии, и, пожалуй, не говорит самого важного. Ведь беда не обязательно вина (в читательских письмах настойчиво повторяется мысль о «стечении обстоятельств»). И закон, выражая и формулируя наши же с вами представления о справедливости, подчеркивает, что человек, совершивший общественно опасное деяние, подлежит уголовной ответственности и наказанию лишь в случае, если он совершил это деяние умышленно или по неосторожности.

Из одного письма к Вадиму: «Вы не хотели убивать бабушку. Попали в нее сковородкой нечаянно». Слово «нечаянно» в письме жирно подчеркнуто. Видимо, автор хотел придать ему особое значение. Каково же оно? Что это такое — «нечаянно»? В заслуженно популярном ожеговском словаре это слово толкуется просто: «Нечаянный — совершенный неумышленно, случайный» — и, увы, неточно. По крайней мере применительно к нашей истории.

Человек причиняет вред случайно, когда он не предвидит его, не должен и не может предвидеть. В такой ситуации, каков бы ни был этот вред, ни юридической, ни даже моральной ответственности он не несет, и поэтому каяться нет надобности; можно только сожалеть, что «так получилось». Следовательно, в письме, где написано:

«Не было убийства и убийцы», — нельзя вслед за тем добавлять, что Вадиму и в самом деле «всей жизни каяться не хватит». В чем каяться-то, если ничего не было?

Случайный вред всегда неумышлен, здесь словарь прав. Неточность получается при попытке обратного движения: не все неумышленное случайно, знак равенства между неумышленным и случайным ставить нельзя. Вадим осужден за неумышленное убийство, совершенное по неосторожности, и нам предстоит теперь разобраться, почему суд пришел к такому выводу.

Человек снял со стены ружье и, не проверив, заряжено ли оно, в шутку прицелился в приятеля и... убил его наповал. Вариант: убедившись, что ружье не заряжено, человек, поставив его в угол, на минуту вышел в соседнюю комнату. Пока он отсутствовал, ружье было заряжено другим лицом. Ясно, что во втором примере убийство совершено случайно: здесь субъект не только не предвидел, но и не мог предвидеть результата своих действий. Однако для первого примера эта формула не годится: хотя субъект и в этом случае не предвидел трагических последствий, он должен был и мог их предвидеть. Должен был — потому что жизненная практика выработала определенные правила обращения с опасными предметами, обязательные для каждого из нас. Это в особенной мере относится к таким, по определению юристов, «источникам повышенной опасности», как огнестрельное оружие. Мог — потому что взрослый и вменяемый человек всегда способен сознавать, что ненадлежащее обращение с ружьем чревато угрозой для жизни и здоровья окружающих. Как видим, только что описанная ситуация, представляющая собой убийство по неосторожности в форме преступной небрежности, содержит достаточные основания для сурового морального- и правового осуждения. В самом деле: если бы ты был более осмотрителен, ты мог бы осознать опасный характер своих действий и избежать беды.

Если пристальнее вглядеться во все детали интересующего нас эпизода и оценить каждую из них порознь и затем во взаимодействии друг с другом, то можно убедиться, что Вадим К. заслужил довольно жесткую меру осуждения.

Спору нет, он не хотел убить старуху, следовательно, не имел прямого умысла. По-видимому, у него не было и умысла косвенного, который выражается в том, что субъект, не желая причинить вред, в то же время сознательно допускает его наступление. Хотя Вадим был пьян («В глазах у меня все плыло и качалось»), все же сковородка была брошена им в телефонный аппарат с расчетом на то, что в этот момент голова бабушки находилась от телефона в добром полуметре. Но эти же самые обстоятельства дают серьезные основания для вывода, к которому в конечном счете пришел и суд: Вадим сознавал опасный характер своих действий, и его расчет на свою меткость и на спасительные полметра не был обоснованным. Говоря словами закона, он предвидел возможность общественно опасных последствий своих действий, но легкомысленно рассчитывал на то, что никакого несчастья не произойдет. Такая ситуация на юридическом языке именуется н е-осторожностью в форме преступной самонадеянности. Она роднит неосторожность с умыслом, и не случайно задача защиты по делу Вадима свелась к доказыванию того, что в его действиях присутствовал не умысел, а преступная самонадеянность. У суда были все основания не только осудить Вадима, но и назначить ему максимально возможный за убийство по неосторожности срок лишения свободы — три года. Что и было сделано.

Мог ли или должен ли был суд поступить иначе? Многие читатели считают, что мог, некоторые, что должен был. Похоже на то, что все они убеждены: суд ничем или почти ничем не связан в своих суждениях и выводах. Они думают, что судьи могут произвольно решать, за что и как судить, кого и как осудить.

На самом деле... Впрочем, обратимся к закону. «Уголовной ответственности и наказанию, — гласит ст. 3 УК РСФСР, — подлежит только лицо, виновное в совершении преступления, то есть умышленно или по неосторожности совершившее предусмотренное уголовным законом общественно опасное деяние». Если действие прямо не предусмотрено уголовным законом, то, какое бы возмущение оно ни вызывало у нас, сколь бы омерзительным не представлялся нам сам «деятель», он не может быть подвергнут уголовному наказанию. Возможно, этот «формализм» влечет за собой некоторые потери для общества. Но они с лихвой окупаются проистекающими из него выгодами.

Само собой разумеется, если чьи-то действия подпадают под определенную статью УК, то мера наказания точно определяется и регулируется законом. В этом смысле закон и для суда предусматривает свои «можно» и свои «нельзя».

Суд ни при каких условиях не может превысить пределы наказания, установленные законом. Мучимый раскаянием, Вадим просил, умолял, требовал, чтобы его приговорили к расстрелу. «Но судьи... решили иначе», — читаем мы в одном из писем. Почему же? Да потому, считает читатель, что Вадим — «неплохой парень, а ведь убивают только тех людей... которые уже не подают никаких надежд на получение звания «человек».

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.