Но тут же спохватывается.

— Ну, хорошо, хорошо. Давайте откровенно. — Он на минуту задумывается. — Вот представьте себе. Горит ваш дом. Вы в панике: столько многолетних трудов пропадает на ваших глазах... Дом не застрахован. Короче, трагедия. А вы бессильны. Ваши думы только об этом. («А ведь он рассказывает свою же историю, — ловлю я себя на мысли, — только вместо «сын» говорит «дом»...») Приезжают пожарные тушить. Это их работа, согласны? У меня — одна работа, у вас — другая, у пожарных — тушить. И вот они бегают, тушат... Вас, впрочем, не очень-то занимает, что это дело не из самых легких и безопасных; вы переживаете за свое имущество. А они тушат, проявляют чудеса героизма, лезут в дом. И тут один из них... ну, предположим, получает тяжелые ожоги... Разве есть в этом ваша вина? Разве вы виноваты, что горел именно ваш дом, а не, к примеру, соседа? Ну, жалко парня, ему больно, проваляется в больнице, останутся шрамы на лице... Но! Вы-то ведь в этом не виноваты! Да и никто не виноват. Ра-бо-та у него такая. Он сам ее выбрал. Мог улицы подметать, у станка стоять, а пошел в огонь. Верно ведь?.. Разве виноват я в том, что случилось с Леной? Ну, поехала бы она по другому вызову. Скользко, гололед. Вполне могла произойти авария и в другом месте. Так? О чем это он? Виноват, не виноват...

— Вы же ни разу не поинтересовались ее здоровьем. Даже сейчас, и то не спросили, — говорю я. — А когда звонили в больницу, вообще вас волновали только сапожки. Кстати, нельзя ли на них взглянуть? Любопытство разъедает.

— Уже ведь два года прошло, — вяло отвечает он, — износились... А тогда я подумал, что она забрала их... ну, нечаянно, знаете, так: может, решила, что они нам не нужны...

— А потом ведь вы узнали, что не забрала, и тем не менее даже не извинились...

— Ну, это уж вы чересчур!..

Похоже, развитие нашего разговора ему не очень-то по душе.

— Прямо в преступники какие-то меня записали, а ее — в герои...

Я молча наблюдаю за ним. Он сидит в окружении интерьера, не лишенного приятности, — цветного телевизора, стереоаппаратуры высокого класса, полок с книгами и прочего добра; ноги его в замшевых тапочках покоятся на ворсистом ковре. Симпатичный человек. Непрошибаемый. И ему уже очень хочется сменить тему этой беседы. Да и вообще, говорят, незваный гость... Но он вежлив. Сейчас наверняка предложит чаю.

— Может, все-таки чайку? Индийский. Три слона.

В его голосе звучат нотки дружелюбия. Вдобавок и терпеливый.

— А знаете, — говорю я, глядя ему прямо в глаза, — она, вероятно, умрет.

— Кто? — Глаза его округляются. Не понял или делает вид?

— Лена. Таково заключение медиков, — продолжаю я. — В той аварии, когда везла вашего сына, она получила тяжелую травму. О «приговоре» врачей она знает. Конечно, есть какие-то проценты надежды. Но все они очень зыбкие... Если сядет на жесткую диету, уйдет с работы, превратит свою жизнь в лечение — проживет, говорят, лет пять.

Он молчит. Смотрит в пол. Трет пальцами лоб. Произносит со вздохом:

— Да-а...

Переживает.

— И все же... — медленно начинает он, но не заканчивает фразу. — Да... Жалко девочку...

— У нее, кстати, дочке четыре года, как и вашему, — зачем-то добавляю я. — И с мужем она развелась. Чтоб, говорит, он не терял эти годы зря. Он на семь лет ее старше, ему тридцать два. Он ничего не знает о ее болезни. Полагаю, нелегко ей это далось и ему тоже... Никто дома у нее так ничего и не понял. А она решительная, может быть очень жесткой...

— Да... — Он опять вздыхает. — И все же вы так мне это укоризненно рассказываете, будто я во всем виноват!.. Это же какой-то рок... Случайность!

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.