Стадион города Хинотепе походил на осажденную крепость. Мест не хватало, а желающим принять участие в «Фестивале альфабетизации», казалось, не было конца. Улицы Хинотепе вымерли. Весь город был здесь, на стадионе. Солнце, словно приколотое кнопкой к зениту, нещадно раскаляло сцену и весь стадион. Но зрители привыкли к нему и добросовестно ждали начала.

После исполнения национального гимна ведущий объявляет об открытии фестиваля.

– Выступает... – он делает многозначительную паузу, – Луис Энрике Мехия Годой!

На помост вскакивает высокий молодой человек с длинными вьющимися волосами до плеч, с гитарой в руке. Имя певца, многократно усиленное мощными динамиками, тонет в шторме сорвавшихся с трибун восторженных криков и оваций.

Луис Энрике терпеливо ждет тишины.

– Будем петь вместе, как всегда? – негромко спрашивает он притихшую публику.

– А ну-ка, попробуем. – Его пальцы ложатся на струны. Несколько аккордов, пауза и...: – А-на-на-на-на, Хосефана ба! – Это были первые слова недавно созданной им песни о девушке, пошедшей в деревню обучать грамоте крестьян. Но стадион отвечает нестройно, и певец категорически гасит струны.

– Нет, – качает он головой. – Так не пойдет. Вместе, так вместе. Что с вами сегодня, а? А ну-ка еще раз, да так, чтобы Сомоса услышал в Парагвае. Давайте" договоримся. – Он резко откидывает сбившуюся на лоб прядь волос, широко улыбается: – Кто не поет, тот реакционер. Что, не нравится? Поехали! А-на-на-на-на...

Весь стадион подхватывает песню, хлопает ему в такт. А Луис Энрике, довольный, лукавый, веселый, притопывает ногой, хохочет и вдруг, на всем ходу ломая ритм, неожиданно бросает лозунг:

– «Народ и армия – гарантия победы!» «Народ и армия... – взмах рукой, и все разом вместе с ним: – ...гарантия победы!»

– «Поднимем производство...» – И стадион скандирует: «...Раздавим змею контрреволюции!»

И пошла-полилась песня, запели-зазвучали струны. И не было уже ни одного пассивного зрителя, и не было ни сцены, ни трибун. Был один многотысячный, крепкий круг друзей-единомышленников, заряженных искрящейся энергией, пафосом борьбы...

Мы встретились с Луисом Энрике накануне во внутреннем дворике здания министерства культуры Никарагуа. Он рассказывал мне о своей жизни и жизни своего брата Карлоса. Он вспоминал детство,

прошедшее в заброшенном, изолированном от мира северном городишке Сомото. Какие дивные, радующие глаз места окружали его! И как не вязалась эта поразительная природная красота с убогим, нищенским существованием живущих там людей! С раннего детства братья видели несчастную жизнь батраков, гнувших спину на царьков-латифундистов, видели, как нагло обманывал набожных прихожан местный мошенник поп, как издевались над неграмотными жителями сто раз купленные и проданные судьи, как по-черному спаивали темных крестьян самодовольные столичные политиканы, являвшиеся в Сомото в поисках голосов в дни «избирательных» кампаний. Суровая книга беспросветной жизни народа раскрывалась перед братьями во всей ее обнаженной жестокости.

Но с годами они открывали для себя и другую книгу – неиссякаемую книгу народной мудрости и фольклора. Ее истоки покоились в богатстве природы и вечном стремлении угнетенных к лучшей доле.

– Нельзя было родиться и вырасти в Сомото и не стать поэтом, не научиться перекладывать на язык музыки дыхание гор и лесов, пение птиц, шепот ручьев и шелест трав, – рассуждает Луис Энрике. – Невозможно было прожить там жизнь и не стать лютым врагом несправедливости, ранящей гармонию этих краев.

Братья росли среди детей крестьян, батраков и артесанос – народных умельцев, создававших замечательные произведения из дерева, камня, тканей и глины. Их отец, плотник по профессии и музыкант по призванию, учил детей чутко внимать голосам родной земли и живущих на ней простых людей. «К человеку, – любил повторять он, – надо идти с правдой на устах».

Отец не обманулся в своих детях. Его наказ стал главным девизом всей их последующей жизни. Искра, зароненная им в их юные сердца, разгорелась в яркое пламя. Неустанные поиски правды с годами привели их к трудам Рубена Дарио, Пабло Неруды, Николаса Гильена и других выдающихся поэтов Латинской Америки, и через них – к осознанию места революционного интеллигента в строю борцов за свободу.

– Мы рано поняли, что на Латинскую Америку надвигается мощный революционный прилив, – вспоминает Луис Энрике. – И радовались, что сумели встретить его, не запачкавшись варварской сомосистской пропагандой, не утратив ценностей, которые были заложены в нас с детства и которые мы почерпнули в тесном общении с простыми людьми труда. Мы рвались в бой, потому что уже не могли быть в стороне от этого великого прилива надежды.

Луис Энрике начал первым. Он вышел на улицы с гитарой в руке и стал петь. Слова его песен, словно отлитые из свинца, стали разить врагов. Люди потянулись к нему в поисках той самой правды, верности которой с детства учил его отец. Гитара Луиса Энрике зазвучала на студенческих митингах и демонстрациях, его песни слушали на плантациях и в деревнях, на рабочих сходках и в бедняцких кварталах, у стен тюрем, где томились узники режима Сомосы. После землетрясения 1972 года братья уже идут вместе, плечом к плечу.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.