«Уважаемые Анна Максимовна и Георгий Павлович! Пишет вам бывший «трудный» ученик Игорь Порошин, ныне сержант Советской Армии. Не знаю, что сталось бы со мной в жизни, если бы не вы, дорогие мои учителя. Именно вы сделали из меня человека — верой, добротой своей, любовью...»

«Я понял, что никому не нужен в этой жизни. И никому до меня не было дела, кроме вас, Георгий Павлович. Но мне сейчас стыдно в глаза поглядеть вам с Анной Максимовной: хотел я «завязать», да не вышло. И все, покатился по наклонной... Скоро суд. И поделом дураку! Не столько тюрьмы боюсь, сколько вашего осуждения и презрения... Но знаю твердо: что бы ни случилось, как бы меня, непутевого, судьба ни уделала, есть на свете два человека, которых люблю и почитаю, из уважения к которым должен встать на ноги и жить по чести и совести. Простите меня, если можете. Но сам я себя никогда не прощу...»

Эти письма Георгий Павлович покажет мне вечером, а пока я еще иду с почтальоном по неширокой очерской улице, застроенной деревянными домами, и слушаю его шутливые жалобы.

— У меня уже плечо болит Сологубам почту носить. Со всего Союза им пишут и пишут... Оно понятно: личность известная — Герой Труда! Но ведь и не всякому герою столько писем шлют. Значит, ценят и уважают нашего Георгия Павловича. И есть за что: необыкновенной души человек!..

Мы подошли к высокому деревянному забору: направо серое кирпичное здание — административный корпус Очерской спецшколы. За этой стеной, ограждающей всю территорию спецшколы, учатся и живут 11 — 14-летние мальчишки, которые в своем столь юном возрасте уже успели перешагнуть черту закона.

В директорском кабинете сидел невысокий, худощавый мужчина с проницательными и добрыми глазами. Скромный серый костюм, на груди — орденские планки. Георгий Павлович шагнул навстречу.

— Милости просим! С дороги устали? Есть предложение: я сейчас еду в райком партии, где пробуду до обеда, а потом мы с Анной Максимовной покажем вам нашу школу, познакомим с ребятами. А вы пока отдохните. Договорились?

Я уже знал, что Анна Максимовна, жена Сологуба, — его заместитель по воспитательной работе, а точнее сказать — ближайший помощник и сподвижник. Опытнейшие учителя, вот уже свыше двадцати лет они работают в Очерской спецшколе.

Мы сидим в кабинете Сологуба, читаем письма его питомцев. Все ящики столов Георгия Павловича и Анны Максимовны забиты письмами.

— Ну, как письма? А словечки, жаргон? — Сологуб стоит рядом, взволнованный. — Мне они пишут еще откровеннее, так сказать, по-мужски. Но дело не в словах. Ведь что получается? Мы тут по зернышку четыре года собираем, ищем в этих все повидавших человечках то, что еще осталось у них хорошего, ждем, надеемся, что из зернышек вырастет здоровое деревце. И оно растет, пусть слабое, но здоровое. И вдруг чья-то подлая рука хватает его, гнет к земле, ломает. «Ах, ты из школы Сологуба? Нет для тебя у нас работы!» И захлопываются перед парнишкой одна за другой все двери отделов кадров. «Ага, ты когда-то пил? А ну-ка попробуй снова!» И протягивают парню бесплатный стакан дешевого суррогата. За который завтра, оказывается, надо платить. А раз нет денег, значит, нужно воровать, грабить, избивать. Расплачиваться подлостью за подлость. И все! Конец нашему воспитанию. Здесь, в школе, ребята узнают другую жизнь — без унижений и оскорблений, воровства и пьянки, начинают ценить человеческую доброту, честным трудом заработанный, а не украденный рубль. И вдруг это все обрывается, потому что заканчивается школа. Вот тут бы и подать нашим парням крепкую руку: «Из «бывших»? Значит, умеешь честно жить и работать! Нам такие как раз и нужны!» Но нет такой дружеской верной руки — ни в школе, ни дома. Если у учителя не хватает душевности, сердечности, этого никакими сверхмодными программами, учебниками не заменишь. Дома зачастую у ребенка нет семьи, того главного стержня, вокруг которого формируется человек: Зато все мнят себя воспитателями. Прочитал сыну на ходу страницу в книге или сходил с ним в кино — так разговоров!.. А уж если по голове сына или дочь удосужился погладить, — такую руку хоть в музее выставляй! Хлеб, овощи растим, все по науке делаем — удобряем, поливаем. А детей, как сорные семена, по ветру разбрасываем — вырастут! Вот и растут эти дети-сорняки, никому не нужные, не обласканные...

Сологуб замолчал. Потом тихо сказал:

— Не такой вы представляли нашу встречу, да? Разговорился я тут, извините... Ну, что ж, пойдемте посмотрим, как мы тут живем.

Что же представляет собой Очерская спецшкола? Это большое, отлаженное «хозяйство», расположенное на площади в 26 гектаров. Рядом с административным зданием — двухэтажный жилой корпус. В нем, кроме спальных комнат, есть комнаты отдыха, бытовые помещения, большой и хорошо оборудованный спортзал, кинозал и просторная столовая. Метрах в пятидесяти — двухэтажный учебно-производственный корпус. На первом этаже — производственные цехи (наших заводчан бы туда, пусть посмотрят, какими чистыми и просторными могут быть заводские помещения!). На втором этаже — классы и кабинеты. Ни одна из комнат незакрыта на замок. Спрашиваю у невысокого крепкого паренька (совершил десятка три краж, угонял машины): «Почему в школе не крадешь? Ведь все открыто!» Обиделся, отвечает: «А зачем? Здесь никто не ворует. Как же я?.. Стыдно

Кроме трех главных корпусов, котельная, стадион (футбольное поле и хоккейная коробка), парник и баня. Неподалеку — большое поле, сад, где ребята выращивают овощи, фрукты и ягоды.

Распорядок здесь не очень жесткий, но и не для неженок. Поднимаются мальчишки в 7.30. И все двести человек бегут в спортзал. После зарядки и умывания заправляют постели, строятся и идут на завтрак. Пока завтракают, группа дежурных воспитателей проверяет порядок в спальных комнатах (у каждого отряда, состоящего из 20 — 22 человек, отдельная комната). «Этот отряд получит четверку», — тихо говорит Сологуб, когда мы оказываемся в одной из спален. «Почему? Ведь здесь идеальный порядок!» — удивляюсь я. «А вон с той кровати покрывало неровно свешивается», — отвечает директор.

Вот так... Идем в столовую. Ребята уже заканчивают завтрак — рисовая каша, стакан молока, белый хлеб с маслом. Поражает необычная тишина. Оказывается, во всем «виноват» раз и навсегда заведенный порядок — есть молча. Если нужна добавка или возник вопрос, подросток поднимает руку, и к нему немедленно подходит кто-то из дежурных (их два-три — в белоснежных халатах и колпаках), и тут же выдают добавку.

Дисциплина должна соблюдаться во всем, считает Сологуб. Баллы снижаются за грубые, произнесенные кем-то из членов отряда слова типа «дурак», «врежу» и им подобные. За нецензурную брань, драки отряд и вовсе исключается из числа соревнующихся.

Поразило очень мягкое поведение Сологуба на линейке-разводе. Он не диктовал свою «волю», не ругал никого, не пугал. Предоставив воспитателям самим определить, какой из отрядов за прошедшие сутки сработал лучше, он просто и коротко поздравил победителей, посочувствовал проигравшим, найдя и для тех и других добрые слова... И я видел, как паренек, из-за которого отряд лишился классного места, утирал потихоньку слезы.

И вот я остаюсь один: Георгий Павлович собрал сотрудников и воспитателей на планерку. Захожу в одну из бытовых комнат — здесь ребята готовят домашние задания, переодеваются, уходя на работу. В комнате — четверо. Разговор получается не сразу. Один паренек из Добрянки (районный центр, километрах в ста от Перми), оба родителя живы и здоровы. Пили и пьют. За три года ни разу не побывали в школе. Воровать научили они же — отец покупал водку и посылал сына за закуской, не дав ни копейки. Вначале мальчишка крал продукты, потом дело дошло и до денег, вещей.

Другой — из Краснодарского края. Совершил десятки краж, несколько довольно крупных. Научился пить, курить, в 13 лет познал «любовь» женщины.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.