Раннее утро, на аэродроме Забрат тихо. Ветер покачивает винты ярко-оранжевых вертолетов. Как стреноженные в ночном кони, стоят они на поле. Вскоре авиамеханики расчехлят их, разогреют двигатели, и машины взмоют ввысь над белыми бурунами Каспия, разнося людей по буровым.

Сегодня смена вахты на морских буровых установках. У диспетчерской оживленно. Выясняется, что у меня много попутчиков. Еще до взлета завязывается разговор.

— Ребята, кем вы себя ощущаете больше — моряками или нефтяниками?

— А мы и сами не знаем. У нас и земля, и море нефтью пахнут. Слетаете на буровую — сами поймете, кто мы такие...

Рассказывает Назим Абуталыбов, заместитель начальника «Шельфа-3»:

— По-настоящему ощущаешь размеры сооружения, когда Ми-8 касается колесами его посадочной площадки. Полупогружающаяся установка морского бурения «Шельф-З» — самая мощная и самая молодая из отечественных на Каспии. 19 тысяч тонн водоизмещения, сравнить можно с океанским лайнером. Проектная глубина бурения до 6000 метров при глубине моря до 200 метров. И все это сооружение держится на шести колоннах, диаметром 18 метров каждая, и на двух громадных понтонах, как на двух китах. Восемь якорных цепей длиной более километра и весом 110 тонн каждая удерживают установку на «точке». Сами понимаете, каковы требования к качеству такой цепочки. Что такое заводской брак, мы уже испытали на себе. 17 мая прошлого года при сильном ветре, когда вертикальная качка установки достигла 3 — 4 метров, произошел разрыв одного из замков цепи. Пришлось остановить бурение, отсоединить превентор, то есть донное буровое оборудование. Четверо суток беспрерывной работы всей вахты потребовалось, чтобы ликвидировать аварию. В те часы я по-настоящему ощутил груз возложенной на меня, двадцатисемилетнего инженера, ответственности. Конечно. умом и до этого понимал, установка — это жизнь пятидесяти четырех человек. 70 миллионов государственных рублей. А тут в одно мгновение физически ощутил, что мне доверено...

Рассказывает бурильщик Евгении Власов:

— Буровая оснащена уникальным оборудованием. И все оно работает вот на это «сердце». — Евгении показал на монотонно крутящийся ротор. — Идет бурение — значит, работает сердце установки, и тогда все оправдано: работа десятков людей по 12 часов и миллионы, вложенные в эти «железки». Остановилось бурение — все становится бессмысленным. Один день простоя обходится государству в 20 тысяч рублей. А часто мы на грани остановки из-за плохо налаженной службы обеспечения. Каждый день по радио просим: надо, надо, надо... цемент, воду, трубы, турбобур. Не везут. Нет у нас своей базы обеспечения. Пока судно Нефтегаз-8 обойдет другие установки, пока до нас дойдет — половина вахты проходит. Из-за нехватки тонны цемента можно угробить скважину стоимостью в 9 миллионов рублей. Глуобоководное суровое оборудование не может работать без специальной импортной гидрожидкости, а ее у нас всего две бочки. Наша, отечественная, не подходит. Что делать? Гробить оборудование? У нас душа болит, а почему она не болит у тех, кто покупал это оборудование? В комплекте совершенно нет инструмента, никакого. Нам бы сюда этих товарищей. Мы бы «попросили» их отвернуть хоть одну гайку... Установка рассчитана на двадцать лет работы. А имеющийся буровой комплект — на две скважины, максимум на два года. Что же потом?..

...В конце вахты на общем собрании разговор о работе и проблемах, которые ее тормозят, продолжился. Ребята со свойственным бакинцам темпераментом горячо говорили о наболевшем, о том, что больше нельзя мириться с плохим снабжением. Чувствовалось, что буровики болеют за свое дело и не хотят больше терпеть бесхозяйственность...

В ожидании вертолета я зашел в радиорубку.

Назим Абуталыбов передавал сводку: «Баку-6»... «Баку-6»... Я «Шельф-3». «Шельф-3»... Как слышите? Все в порядке, бурение продолжаем. Идем с опережением графика. 200 метров. 200 метров...»

Моя вахта подошла к концу. Уже в вертолете вспомнил слова Жени Власова: «Наш Шельф — прокладывает дорогу нефти, а мы, выходит, ее лоцманы...»

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.