— Почему? Отец, мать имеются. Отец, между прочим, летчик, полковник.
— Не врешь? — Ему хотелось верить.
— Могу познакомить.
— И такого человека позоришь! Мать куда смотрит?
— Мне двадцать, Гошечка. сама за себя отвечаю. А мать отца бросила, пока он по гарнизонам мотался на своих керосинках, к войне готовился.
— Самолет — это птица, дуреха.
— Птица? Птицы — мирные существа, а примусы — для войны.
— Для обороны, — строго поправил Жорка.
— Кончай, Гошечка, не в телевизоре тебя показывают. Оборона, война — проституция сущая. Афганистан — оборона?
— У тебя мозги набекрень.
— У тебя их вообще нет. Война слишком серьезное дело, Гошечка, чтобы доверять ее военным, — процитировала она кого-то из умствующих пиджаков, и Байбородин сказал:
— Спокойной ночи.
— Ключ, — выставила она ладонь.
Жоркино лицо отразило все мучения его души. Он долго шарил на одежной полке, долго ковырялся в карманах шинели, но ключ все же нашел.
— Это твой, — сказала она, — а это будет мой. — И сняла с гвоздика другой, о котором Жорка, честное слово, забыл.
— Бери, — скорчил он физиономию. — Только не очень-то перышки расправляй, женюсь скоро. А если со мной водиться хочешь, делом займись, в институт поступи, что ли...
— В комсомол запишись, да? — нажала она кончик Жоркиного носа. — Взгляните, люди, на Машку, кем она раньше была? Девкой подзаборной. А теперь — председатель горисполкома! Я, Рэгги, милый, вольная гарцовщица, а проституцией в служебных кабинетах занимаются те, кому в базарный день цена копейка за пучок, не так изъяны ума и тела заметны.
— Да?
— Да, да!
Ох, уж эти коридорные разговорчики! Никак не распрощаться! Чешутся языки, и чего с них только не срывается...
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.