Ростовский поэт перевел русскую классику на блатной жаргон

Когда Александр Сидоров, он же Фима Жиганец, впервые опубликовал свой сборник «Мой дядя, честный вор в законе. Классическая поэзия в блатных переводах», то, как некогда говаривали в Ростове, «шухер был еще тот». Одни (в основном, академики словесности) называли его «шизофреником» и «мерзавцем», другие писали письма со словами благодарности «за трепетное обращение с оригиналами» и интересовались, где еще можно найти «поэтические изыскания Фимы Жиганца в области уголовного арго». Третьих волновал вопрос: на каких зонах, сколько и за что «тянул срок» поэт, который так складно «ботает по фене».

Выяснилось, что автор родом из Ростова, журналист, переводчик, писатель, филолог, специалист в области уголовно-арестантского жаргона, исследователь истории российской и советской профессиональной преступности и уголовно-арестантской субкультуры России и… литературный хулиган. А что до зон и лагерей, то есть такой факт в биографии автора! И сам он этим несказанно гордится.

Добровольно — за колючую проволоку

— В 1979 году я окончил филфак Ростовского университета и сразу женился. Вскоре жена уже ждала ребенка, надо было думать о том, как прокормить семью. Ехать корреспондентом в район, ох, как не хотелось. И тут случайно узнал, что открывается газета «Голос совести» — для осужденных, отбывающих срок в Ростовской области. Нужен профессиональный журналист. А я такой человек по жизни — на дух не переносил армию, и потом — я же поэт. Но перспектива офицерской зарплаты и получения квартиры… Я клюнул.

С тех пор его жизнь четко разделилась на две части: первую он проводил за колючей проволокой — в колониях, камерах СИЗО и ШИЗО (кропал заметки о передовиках соцтруда из числа уголовников или нарушителях дисциплины среди убийц), а вторую, литературную, — дома. Писал в «стол» стихи, переводил Рильке, Ленау, отрывки из «Фауста» Гете, классическую немецкую эпиграмму. Поначалу ходил за «колючку» без особого интереса, но с началом гласности, когда часть запретов сняли, все изменилось. Майор внутренней службы и редактор газеты «Тюрьма и воля» Александр Анатольевич Сидоров, понимая, что такой возможности терять нельзя, буквально не вылезал из-за решетки в поисках интересных людей, тем, судеб, сюжетов.

— Когда я добрался до блатного жаргона и начал его изучать, для меня это было настоящее потрясение, шок! Вроде бы грубый, не совсем благозвучный язык, но такой сочный, эмоциональный и необычайно образный. Понял, что именно мне, филологу в погонах, нужно серьезно заниматься «блатной музыкой», «феней», потому что такой возможности, как у меня, больше нет ни у кого…

Брал пачку «словарей разговорного блатного языка», изданных под грифом «для служебного пользования» только для сотрудников ИТУ, и «закрывался» с кем-нибудь из авторитетных братанов. Сначала они язвили по поводу невежества составителей, а потом начинали подробно объяснять нюанс за нюансом — что да как.

Вскоре Сидорову стало совершенно очевидно, что язык бессмысленно изучать сам по себе, поскольку он является отражением мировоззрения, психологии, истории, культуры его носителей. Надо изучать ВСЕ, что хоть как-то связано с преступным миром и местами лишения свободы. Он стал заниматься историей уголовной субкультуры: какой жаргон был до революции, в 20-е годы, при ГУЛАГе и до сегодняшнего дня. Перечитал редкие книжки бывших каторжников и лагерников, мемуары блатных.

— Со временем у меня накопилось такое громадное количество информации, что я должен был ее куда-нибудь выплеснуть. И выплеснул.

Вышедший в 92-м 50-тысячным тиражом небольшой словарь блатного и лагерного жаргона «Южная феня» разошелся мгновенно. Он на голову превзошел все закрытые словари, которые использовали в системе МВД. Следом Сидоров выдал серию очерков «Неизвестные войны уголовников» и «История профессиональной преступности Советской России», имевшую невиданный резонанс. Но и поэзию не забывал.

«Я с вас тащился...»

Вряд ли Александр Сергеевич Пушкин предполагал, что его бессмертные строки «Я вас любил: любовь еще, быть может…», когда-либо переведут на… русский.

Я с вас тащился; может,

                      от прихода

Еще я оклемался не вконец;

Но я не прокачу под

                       мурковода;

Короче, не бздюме — любви

                           звиздец.

Я с вас тащился без понтов

                           кабацких,

То под вальтами был, то

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.