Ее все-таки поддержали: партия обратилась тогда к женщинам с призывом осваивать мужские специальности. Все чувствовали, что страна стоит накануне войны, мужчины уйдут на фронт, кто-то должен будет заменить их на производстве. Но чтобы женщина работала в доменном цехе, такого не было.
Решили: пусть попробует, если же ничего не выйдет, вернется к расточному станку. «Мы тебе второй поставим, раз одного мало. Будешь многостаночницей». Но она не вернулась.
Труд на домне требовал большой физической силы. Лом, лопата и тяжелая кувалда, именуемая «балдой», были основными инструментами горновых и их подручных.
Ей объясняли, как устроена домна, старались попроще, все-таки женщина, а женщины в технике, как принято считать, разбираются с трудом, «не ихняя» это стихия. Она поняла, что самое главное – это горн, туда, как в стакан, стекает готовый чугун, а шлак– он легче, он всплывает. Когда горновой по приборам и по своему понятию решает, что чугун готов и пора выпускать его, он делает знак рукой. Подручные, ребята ловкие и решительные, выбивают глиняную пробку, называемую леткой, и чугун сначала змейкой, робким ручейком, а потом рекой, слепя и обжигая, несется по разливочной канаве в ковш.
Первое время она присматривалась, помогала убирать после выпуска канаву, заделывать вороток, запасать песок и глину. Много дней после смены она еле добиралась до дома, вся какая-то не своя, будто и вправду чугунная. Но в новой работе она сделала одно открытие. Не в первый день и не во второй, конечно»
Ее «открытие» открытием не назовешь, это она так для себя назвала: наблюдала за опытными доменщиками, как они работают, и поняла, что в их работе, как и в каждой другой, силы нужно расходовать экономно. Другой, как вцепится в кувалду, – не вырвешь, и пошел махать. На много ли хватит?
Говорят: сила есть – ума не надо. А если с умом?
Если с умом, то нужно искать в работе свой мотив. Посуду мыть – один мотив, чугун варить – другой.
Она это тоже поняла, и на новой работе подручным горнового ее тоже начали хвалить, ставили товарищам в пример, помещали на доску почета и представляли к премии. Приходили к ним в доменный цех любопытные, удивлялись. Думали увидеть женщину крупную, с сильными руками, широкоплечую, богатыря в юбке. Бывает. А она невысокая, даже хрупкая, голос тонкий, не богатырь вовсе, только имя значительное – Фелисата Васильевна.
22 июня сорок первого года пробил ее час, сразу после того, как по радио объявили, что напала на нас гитлеровская Германия.
Фелисату Васильевну вызвал начальник цеха, посмотрел, как будто первый раз увидел, улыбнулся невесело, сказал: «Принимай, Фаина, печь. Будешь старшей горновой».
Теперь, когда ее просят рассказать о. войне, а ей часто приходится выступать, она всякий раз теряется, не знает, с чего начать.
То ли начать с писем, которые приходили ей с фронта и хранятся у нее до сих пор...
«УРАЛ. ФАИНЕ ШАРУНОВОЙ.
Фаина! Через два часа наша часть идет в бой. Мы включаем тебя в состав экипажа нашей самоходной установки. Клянемся тебе, что выплавленный тобой металл будет устремлен только на цель, круша фашистских бандитов».
«г. НИЖНИЙ ТАГИЛ. ШАРУНОВОЙ Ф. В. (ЛИЧНО).
Фаина, пишут тебе моряки-североморцы. Сегодня в «Комсомольской правде» видели твой портрет и сообщение о твоих замечательных успехах. Гордимся тобой, первой в мире женщиной-горновой, и всеми замечательными советскими женщинами, что вместе с нами куют победу над ненавистным врагом».
А может, рассказывая о войне, надо начинать с того, как в доменном цехе теряли сознание от дистрофии большие, сильные мужчины. Или с того, как поднималась она на горку перед заводом. Горка пустячная, а взойти на нее не было сил, искала палку и, как старушка, карабкалась после двенадцатичасовой смены.
Дома, едва живая, кое-как топила печь – и спать, как в черный колодец. Кажется, за всю войну, с сорок первого по сорок пятый, до победного салюта, она не видела ни одного сна. И спала не на кровати. Кровать мягкая и теплая, простыни, подушки. Она боялась кровати: ляжешь – и проспишь смену.
Ложилась на пол. На полу жестко, неудобно, много не разоспишься. У самой головы ставила будильник, только глаза закрыла, а он уже, злыдень, звонит, надрывается.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.