Кирпичное трехэтажное здание детского сада «Белоснежка», построенное в лучших, так сказать, традициях типового проектирования, вдохновенным созданием архитектора при всем желании назвать было трудно — у типового проекта свои, увы, особенности: индивидуальность в смету не вписывается. Дать «Белоснежке» соответствующий облик и предстояло прилетевшим из Москвы студентам высшего художественно-промышленного училища.

Как назовем мы эту миссию — летней творческой практикой или «третьим семестром», — не так уж важно; тем более в данном случае одно другого не исключало — студенты приехали делать то, чему их учили в институте. Правда, условия оказались не предусмотренными ни теорией, ни практикой — полевые, и три недели, сидя на раскладушках, поставленных для них внутри «объекта», ребята рисовали, мяли пластилин, чертили. Затем карандаш сменила совковая лопата, планшет — бетономешалка; вступил в дело и сварочный аппарат. Роспись, формовка, отливка, чеканка и обжиг — все делали студенты своими руками.

Два месяца спустя «Белоснежка» обрела право на звонкое свое имя: интерьер расписан фресками на темы сказки, на территории, окружающей здание сада, поселились семь гномов и с ними — жирафы, слоны, медведи, верблюды. Все это было забавно придумано, отменно выполнено и, главное, сконструировано с учетом того, что в казенных бумагах называется скучным термином «игровые функции». В последний день августа комиссия приняла объект «на ура», а студенты улетели в Москву — продолжать учиться профессии, некоторые возможности которой они показали.

Вот, собственно, и все для того, чтобы задать вопрос: что же это за профессия?

Называют их дизайнерами. Не так давно вошло это слово в толковые словари, хотя сама по себе профессия древнее самого древнего словаря. Дизайнером, собственно говоря, был и первый гончар, и тот человек, который смастерил копье «по руке», не забыв при этом о главном — «функциональном» — его назначении. Но в данном случае нас интересует другое: ремеслом или искусством назвать древнейшую область человеческой деятельности, которая и сегодня равно обнаруживает признаки того и другого? Но если оба эти очевидных признака профессии сосуществуют в неких реальных отношениях, то какому из них следует претендовать на гегемонию? И следует ли?

Думаю, уместно будет привести здесь известное замечание Анатоля Франса, сделанное им хотя и не по поводу дизайна, но как раз в его время заявлявшего свое право на самостоятельность. Франс писал: «Искусству угрожали два чудовища: художник, который не является мастером, и мастер, который не является художником».

Признать остается очевидное: дизайнер и есть художник-мастер и мастер-художник. И этого достаточно, пожалуй, для того, чтобы покончить с теорией и обратиться к практике. А потому нужно вернуться к студентам, с которых мы начали рассказ, последовав за ними из Уренгоя в их alma mater — Московское высшее художественно-промышленное училище (бывшее Строгановское).

Однако и здесь начать придется с вопроса, но предельно конкретного: что должен уметь дизайнер? Ответ, впрочем, столь же конкретен: все.

Если я скажу, что машинка, на которой пишутся сейчас эти заметки,- и лампа, под которой вы листаете этот номер журнала, созданы дизайнером, я не ошибусь хотя бы уже потому, что поле деятельности дизайнера в наше время практически не ограничено: он должен уметь художественно конструировать все — от обычных пассатижей до не совсем обычного космического корабля. Пример не ради эффекта — он точен буквально. Потому, быть может, представить себе обучение студента факультета промышленного искусства МВХПУ, где готовят дизайнеров, умозрительно довольно сложно. Проследив же обычный учебный день этого студента — от девяти утра до пяти вечера, мы сразу увидим то, что отличает строгановца от студентов иных вузов. День таков: утром он пишет натюрморт, днем работает рубанком и стамеской в столярной мастерской или стоит у кузнечного горна, потом компонует на планшете оборудование кухни, им самим сконструированное, затем в аудитории слушает курсы технологии материалов, экономики, различных инженерных дисциплин. Конечно, строгановцев не учат пилотировать самолет, но основные законы аэродинамики знать они обязаны, как, впрочем, и способы крепления различных деталей, свойства пластмасс, закономерности композиции.

Этим перечислением дисциплин, изучаемых в МВХПУ, мы наметили лишь некоторые черты, отличающие студента-строгановца, и если читатель увидит здесь некий симбиоз художника и инженера, он в общем-то не ошибется. Будем, однако, конкретнее и поясним это на примере задания, выполнявшегося недавно на факультете промышленного искусства.

Студентам предложили сконструировать дорожную машину. Как и всегда в дизайне, работа началась с поиска художественного образа. С карандашом в руках студенты сравнительно быстро решили, какие формы привлекательнее. Но эскиз на бумаге — это только эстетическая прикидка, фантазия может здесь властвовать почти неограниченно, и если бы речь шла только об эскизе, макете или даже выставочном экспонате, дизайнер мог бы считать свою миссию на этом оконченной. Но он не имеет права представлять себе художественный образ безотносительно к технологии производства: сварка, литье, штамповка — все они имеют свои особенности. Так, в союзе с технологической необходимостью дизайнеры решают художественный образ машины.

Задач для одной профессии более чем достаточно, не так ли? Но для дизайнера это почти что подготовительная стадия работы. Затем начинается главное в художественном конструировании — решение проблемы рабочего общения человека с машиной.

Как бы ни был эстетически совершенен образ, как бы ни радовала глаз современная линия или изящная конструкция, дизайнер обязан думать прежде всего о том, чтобы созданные им формы не стали причиной травм. Для этого приходится искать те оптимальные радиусы скруглений, которые, не нарушая современного художественного образа машины, обеспечат безопасность человека, ею управляющего. Но и это далеко не все.

Закон дизайна: окраска должна быть функциональной. Поэтому, например, для крыши кабины следует предпочесть светлые тона, чтобы уменьшить нагревание солнечными лучами. Цветом же ярким, локальным и точным нужно обозначить опасные, выступающие за габариты машины части и вращающиеся детали. Речь идет уже не только об эстетике, но и о технике безопасности, которая для дизайнера тоже правило в ранге закона.

Может быть, здесь поставим, наконец, точку и отпустим дизайнера готовиться к новому очередному заданию? Несколько лет назад мы, пожалуй, так бы и поступили, потому что роль художника-конструктора в создании машины на этом завершалась. Но дело в том, что к нашему вопросу — ремесло или искусство? — сегодня добавился новый компонент — наука.

Математики, биологи, медики, изучая психофизические возможности и ресурсы трудовой деятельности человека и создавая новую науку — эргономику, вряд ли думали о том, что готовят новый плацдарм для дизайна. Оказалось, без знания законов эргономики дизайнер не сделает сегодня ни шагу. Какое же отношение имеет она к художественному конструированию? Самое прямое. Так, проектируя ту же кабину, дизайнер должен знать как дважды два, что глаз водителя воспринимает предметы в пределах зрительного поля, имеющего несколько зон: центрального зрения — до трех градусов, эффективной видимости — в тридцать градусов, и то, что движение глазного яблока увеличивает обзор до шестидесяти. Эти знания — альфа и омега для того, чтобы правильно остеклить кабину машины и оптимально, как теперь говорят, расположить в ней рычаги и тумблеры — с таким расчетом, чтобы внимание водителя сосредоточивалось в минимальное время, а реакция на любую рабочую ситуацию (с учетом и аварийной) следовала мгновенно. Но требования эргономики «подкидывают» дизайнеру и другие задачи.

Если живописец, скульптор или график мыслят только пластическими категориями, то дизайнеру этого недостаточно. Сконструировать изящные, «прихватистые» рычаги и грамотно расположить их в кабине — полдела. Эргономикой установлено, например, что окончание движения должно совпадать с началом следующего цикла, круговые движения рук эффективнее, чем прямолинейные, а точность движений сидящего человека значительно выше, чем стоящего. Так что при компоновке рычагов, тумблеров, устройстве кресла, следуя собственному эстетическому чутью и чувству пластики, дизайнер обязан поверять это непреложными эргономическими законами. Форма и содержание должны говорить на одном языке и на равных. Если же «функция» задавила «красоту», происходит то, что строгановцы весьма точно и остроумно называют «дизайном Собакевича». В идеале требуется гармония эстетики и целесообразности. Только тогда конструкция машины не вступит в противоречие с тем, что называют ее человеческим фактором. А при том, что гуманизация труда — важнейшее сегодня направление нашего дизайна, это едва ли не главная задача художника-конструктора.

Может ли дизайн объять необъятное? Постоянно действующая в МВХПУ выставка.

Если и есть у этой экспозиции недостаток, то только один — недоступность для широкого зрителя. Понимаю, конечно, что не в компетенции института определить ей иной статус, но все, что представлено на выставке (а каждый год она пополняется новыми экспонатами), более чем красноречиво свидетельствует о возможностях дизайна. Назову лишь немногое из того, что создано за последние годы дипломниками — дизайнерами МВХПУ.

Аппарат «искусственная почка»; речной почтовый катер; комплект туристического снаряжения с полным набором рюкзаков, палаток, складной мебели и компактной посуды; трамвай повышенной вместимости для больших городов; диспетчерский пункт управления полетами; детская игровая площадка, придуманная и решенная не менее интересно, чем это сделали строгановцы в Уренгое; снегоход, рассчитанный на условия холмистой тундры; об автомобилях различных конструкций и назначений я уж не говорю — их целый парк; подводный транспорт — нынешний и с дерзкой заявкой на технические идеи будущего — тоже не обойден вниманием; наконец, все, что летает — планеры, самолеты, вертолеты, — в великом множестве и разнообразии...

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.