Этой истории много лет, но стала она известна совсем недавно.
Как-то после тренировки мы пили чай в холостяцкой квартире чемпиона Европы и Олимпийских игр по боксу Бориса Лагутина. Обычно веселый и разговорчивый, на сей раз Борис трудно и медленно ронял слова своим глуховатым баском.
Югославский художник Марко Власич по-своему понимал бокс. Сделанные Власичем афиши к чемпионату Европы в Белграде были тому свидетельством. На прохожего тупо смотрели квадратные молодцы с бычьими шеями, многозначительно поигрывающие чудовищными мышцами рук, упрятанных в чугунные шары боксерских перчаток.
Белградцы, тонкие знатоки бокса, весело посмеивались над такой оригинальной трактовкой маститого мэтра живописи. Тем более, что один из плакатных молодцов удивительно напоминал лидера югославской команды Милутина Томича. Та же мощная сутулая фигура, перевитые стальными мышцами руки, тяжелая решимость в глазах. В послужном списке Томича не значилось громких побед. Недавно он жестоко проиграл запасному советской сборной Ивану Соболеву, и специалисты не видели в Томиче серьезного противника Лагутину. Однако они не учитывали при этом одного из важнейших факторов в подготовке спортсмена - психологической настройки.
Томич жаждал не только реванша. Он стремился прежде всего к реабилитации в глазах соотечественников. Вся спортивная Югославия видела, как он был брошен на пол ударом Соболева. Вся спортивная Югославия должна увидеть, как он, Томич, не просто победит, а сокрушит Лагутина.
Жребий свел Лагутина с Томичем в первый день чемпионата. Басовая, низкая нота гонга разметала тишину настороженного зала. Борис ждал вихревой атаки. Он ошибся. Томич осторожно, неестественно осторожно, начал поединок. Мягкие, вкрадчивые движения никак не напоминали энергичной, взрывной манеры ведения боя югославов. Борис легко уходит от неподготовленных атак, точно контратакует. Довольно улыбаются советские тренеры. Трибуны в недоумении. Секунданты югослава спокойны. А к Борису вдруг приходит странное чувство пока еще необъяснимой тревоги. Что-то не то!
Под боксерками предупреждающе скрипит канифоль. Удар. Уклон. Нырок. Скользящие сайд-стэпы. И вновь удар, коронный - правый прямой. Все как будто получается. Борис автоматически выписывает замысловатую вязь боя, но он уже не чувствует в ней гармонии. Поединок вдруг лишился смысловой нагрузки. Томич упорно прячет ее в глухих защитах, вуалирует непонятной пассивностью в контратаках. Дважды югослав подставляет затылок. Зачем? Провоцирует?
Гонг. Сквозь горячий, довольный шепот секунданта - напряженная работа мысли. Разобраться в себе. Угадать правильный путь к победе. Первый раунд - боксерская ложь Томича. В этом он уже уверен. Но как ее опровергнуть? Решение не приходит. И опять гонг. И шаг навстречу неизвестности.
Мысли сейчас как взлохмаченные волосы. Еще три секунды на то, чтобы расчесать и уложить их правильными прядями. Только что произошло то, чего с тревогой ожидал Борис: стальная пружина югослава развернулась грозной атакой. Томич раскрыл свои карты с категоричностью, которая не оставляла никаких сомнении в его намерениях. Только нокаут! Казалось, у югослава выросли дополнительные руки, такой шквал ударов обрушился на Лагутина. Удары возникали из самых невероятных положений и летели так стремительно, что, казалось, слились в сплошную пулеметную очередь. Лишь выдающееся мастерство Лагутина помогало как-то ориентироваться в этом урагане. Логика боя рассыпалась. Тем хуже для Томича.
Нырок, отход - канаты обожгли спину. Черные молоты перчаток югослава скользнули мимо. Сайд-стэп влево, вправо, сухой акцентированный кросс, и Томич отброшен. Вдогонку летит сильнейший свинг. Томич уже потрясен. Борис нащупывал то решение, которое так непростительно долго, целых полтора раунда оформлялось в нем.
Он ошибся опять. Целью Томича был не просто нокаут, но нокаут любой ценой. И Томич пошел на это.
Бросившись в очередную атаку, югослав вдруг резко сместился вправо, и в ту же секунду слепящая боль в затылке оглушила Лагутина. Нокдаун? Нет, рефери не останавливает поединка. Что же это? Борис так и не успел сообразить, что произошло. Только, будто в кривом зеркале, перед ним разрослось недоброе лицо Томича.
Свист, пронзительный свист трибун ввинчивался в уши. Там, на трибунах, поняли, в чем дело. Это был страшный, коварный прием профессионалов, так называемый «зайчик» - удар в затылок. Вот почему Томич в первом раунде ловил затылком перчатку Лагутина. Ему нужен был повод. Теперь он решил обойтись без него.
Рассказывая об этом сейчас, Борис болезненно морщится, невольно поглаживая затылок. Вот так, наверное, болит уже давно отрезанная нога.
В такие минуты слушаешь особенно чутко. Ничего, что Борис говорит почти шепотом.
Томич шел ва-банк. Он рвался к казавшейся уже близкой победе. Его козырь - в расширившихся от холодного бешенства глазах парня в красной майке.
В перерыве лед успокоил боль в затылке. Секундант понятливо молчал, и в сознании Бориса ярко вспыхнуло и засияло уверенным светом то самое единственное, самое правильное решение. Словно боясь забыть, он шептал опухшими губами: «Опережать на первом же шаге атаки, длинными кроссами создать «коридор» и заставить югослава двигаться по нему, увеличить обороты до предельных». И опять гонг. Уверенность вытолкнула Бориса навстречу победе.
В третьем раунде ударов слышно не было: на ринг лился грохот аплодисментов. В эти три минуты Борис вложил всю свою фанатичную любовь к боксу, всю свою фантазию и вместе с ней умную расчетливость большого мастера. Зрители аплодировали мужеству незнакомого парня. Мужество всюду понимается одинаково.
... После боя в фойе Дворца мод продавали еще сырые фотографии боксеров. Белградский художник Марко Власич выбрался из очереди, бережно прижимая к груди фотографию Бориса Лагутина. Марко Власич понял, что такое настоящий бокс.
Из Белграда Лагутин уехал чемпионом Европы. Через два года в Москве он отстоял это звание в бою с упорным шотландцем Энди Уайпером. Западные журналисты единодушно присвоили Борису титул самого элегантного боксера мира.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Научно-фантастический рассказ