На его глазах совершались теперь чудеса: сломанные тележные оси и части сельхозмашин срастались и становились снова пригодными к делу, из бесформенных кусков железа рождались дверные навесы, скобы, подковы.
Здесь, в кузнице, ничего не делалось зря, всё имело разумный смысл. Лёгкий ручник Тихона разговаривал на своём стальном языке с большим молотом Гриши. Если ручник легонько тренькал по наковальне, следовали повторные тяжёлые удары. Если же он, опустившись на наковальню, производил дробную мелодическую трель, ковка кончалась, и материал снова отправлялся в огонь.
По кузнице резво прыгали отблески разгоравшегося огня, точно это были его не в меру расшалившиеся дети. Сёмке казалось, что Большой Гриша, рассеянно качавший меха, не понимает и не чувствует того великого счастья, какое дано ему самою близостью к умной работе. Сёмка же за одно то, чтобы только войти в кузницу и поставить ногу на палку, качанием которой приводился в движение воздух, готов был пожертвовать многим.
Но он робко жался у дверей между взрослыми людьми. Теперь у кузницы часто толпился парод: кто приводил подковать лошадей, кто приносил сварить или поправить какую-нибудь вещь. Мрачный Тихон, который даже хромал как-то особенно солидно и важно, заводил лошадей в станок и быстро «обувал» их в новые башмаки.
- Ну, ну! - свирепо хрипел он, если лошадь попадалась беспокойная. - Стой, не пляши! Не на свадьбу пришла!
И лошадь, будто погашая, тотчас же притихала.
- Уж, сделай милость, Тихон Григорьевич! - сладко упрашивал кузнеца старик Хотеев. - Свари, пожалуйста. Встала ведь лобогрейка-то - на тебя вся надежда.
Тихон разглядывал принесённую для сварки часть и неторопливо размышлял:
- Сварить - оно можно. Да с умом варить надо. Без ума и в бане не вымоешься.
Восторг сердца не противоречил хозяйственным склонностям Сёмки, и мысль сделаться кузнецом впервые возникла у него. Впрочем, вначале это была даже не мысль, а сказочная мечта. Сёмка упивался ею, не веря в её осуществление. Он считал себя не хуже Большого Гриши, но хорошо понимал, что не обладает его силой и не может заменить молотобойца. Оставалось проситься в подручные. Но тут на Сёмку нападала робость. Ему казалось, что кузнец, услыша просьбу, усмехнётся своей страшной улыбкой, дохнёт на него, как из горна, жарким дыханием, и тогда Сёмка разом покраснеет, затлеет и сгорит от стыда, как сгорают во время дутья мелкие куски угля.
Но желание было так сильно, что он наконец решился.
Ночью, когда мать спала, Сёмка зажёг коптилку и целый час трудился над листом бумаги, высовывая от усердия язык и помогая письму примесями. Он волновался и писал хуже, чем умел. Буквы получались кривыми и неверными. Когда труд был благополучно окончен, Сёмка шопотом прочитал:
«Дядинька Тихон, научи меня в кузнецы. Семён Шевцов».
Больше он ничего придумать не мог и, терзаемый сменой надежд и сомнений, лёг спать.
Рано утром он с трепетом подходил к кузнице, зажав в кулаке записку. У ворот еще никого не было, и Сёмка сначала побродил вокруг. Он прошёлся по проулку, поглазел на колхозный пчельник, над которым сверкали, как искры, отправлявшиеся за взятком пчёлы. Затем он прокрался вдоль простенка к самой двери кузницы, чтобы произвести разведку.
За стеной не то бормотал, не то напевал Большой Гриша. Слышалось ровное соленье раздуваемых мехов. В то время когда Сёмка осторожно заглядывал внутрь, над его головой что-то рявкнуло, и густой голос произнёс:
- Ты чего это здесь ходишь - поглядываешь? По какому такому пропуску?
Сёмка обомлел и, обернувшись, увидел незаметно подошедшего Тихона. Кузнец был в шинели и при медалях... Страшные глаза его, осенённые мохнатыми бровями, в упор смотрели на мальчишку, а рот кривился в язвительной усмешке:
- Лодырь ты, малец, как я примечаю! Сколько ты глаз здесь, у кузницы, проглядел? Мать-то у тебя до седьмого пота работает, а ты слонов гоняешь... Плохой из тебя мужик выйдет!
Неожиданный вывод этот поразил Сёмку, как самая смертельная обида. В носу у него защекотало, свет подёрнулся матовой плёнкой.
В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.