Серый рассвет едва пробивается сквозь круглое окошечко будки, пристроенной к опоре моста на берегу Дуная. Неугомонные весенние волны, набегая на волнорез, приглушенно шуршат за стеной.
Еще темно, но Конрад Брюкман уже свесил с кровати худые ноги. Не спится. Ноет каждая косточка - должно быть, к непогоде. Да и как не ныть старым костям! Нелегкую жизнь прожил Конрад, много трудов и горя вынес на своих плечах, пора бы и на отдых... Ведь если, к примеру, сложить все те метры - километры, по которым он взад - вперед прошелся метлой, получится такая дорога, что и конца ей не будет... С тех пор, как Конрад унаследовал от отца эту беспокойную должность, минул не один десяток лет. Мост через Дунай тогда был еще деревянным, и по нему важно разъезжал в золоченой карете усатый император... Дед и прадед Конрада тоже дворничали на мосту. Говорят, что от этого занятия и произошла их фамилия - Брюкманы.
... Не впервой старому Конраду подыматься спозаранку. Он уже давно привык вставать задолго до того, как просыпается Вена. На мосту, на подъездах к нему не должно быть ни одного окурка, ни одной соринки. Нужно, чтобы первые пешеходы, трамваи, автомобили прошли по чистому и влажному асфальту. Так оно всегда и бывает. Никто не может упрекнуть Конрада Брюкмана в плохой работе. Еще бы! Махать метлой, перетаскивать поливальные шланги - это же его хлеб! Есть, конечно, машины, но в магистрате говорят: к машине нужен и шофер, и оператор, и бензин... да и мотор не вечный, ремонта требует. А дворнику двести шиллингов в месяц, брезентовый фартук один на три года, медная жестянка на грудь, и все.
Но зачем жаловаться? Имеет он уголок под мостом, и то хорошо. Газовая лампочка, отопительная батарея - разве это не даром? Возле крана - белоснежный кафель. Что ни говори, а живешь ты, Конрад, можно сказать, даже с комфортом...
На столе старый будильник с кукушкой сонно отсчитывает минуты. Брюкман хорошо помнит, как Труди принесла этот будильник в сундучке, обитом медными гвоздями. Она несла его в одной руке и очень смутилась, когда Конрад пожелал ей помочь. Глупенькая, разве он не знал, что у нее за приданое?
Тогда Брюкман жил не под мостом, а в подвале углового дома, от которого теперь осталась только груда обломков. Под самыми окнами катил свои воды Дунай. Случалось, что волной разбивало стекла, комнатку заливало. И все же то были иные времена...
Брюкман посасывает пустую трубку и забывает, что его босым ногам холодно, что пора надеть ботинки.
... Тихая, работящая Труди принесла с собой милый уют. Каждый уголок, каждый гвоздик имел свое назначение. На подоконниках стояли рядом горшочки с цветами, на столе лежала стиранная - перестиранная скатерка с вышитыми словами: «Бог любит согласие в семье». В коридоре громоздилась плита, с полочек улыбались запаянные, всегда до блеска начищенные кастрюли. Над ними фаянсовые баночки с синими надписями: «Соль», «Мука», «Сахар», - эта, последняя, правда, была чаще всего пустой, и Труди только поглаживала пепельную головку сына, когда тот просил такой малюсенький кусочек сахара, как половинка его пальчика...
Как незаметно изменила Труди весь уклад их жизни, а потом без единого упрека, даже виновато закрыла глаза...
Годы согнули спину, покрыли голову сединой. Неумолимое время усыпило горе. Подрос Эмиль, и для него надо было жить.
Сыну шел уже семнадцатый год. Однажды механик буксирного катера, молчаливый и сердитый на весь мир человек, встретив Конрада, сказал: «Ну, пришел конец вашей дворницкой династии. Из Эмиля твоего, пожалуй, толк выйдет... Лежит у него душа к машине. Вот имя у него только бабье. Ну, ну, не обижайся, это так, к слову пришлось. Сдаст экзамены на механика - про магарыч не забудь».
Но вышло все по-иному. Механика отправили на фронт, а машина с катера пошла на металлолом.
... Уже пережили все пятьдесят три налета американских бомбардировщиков. И вот настала ночь осады Вены.
Содрогалась, стонала земля. Отступая, гитлеровцы цеплялись за каждый дом, за каждый подъезд. И гнались за убийцами ими же оставленные огненные вихри, точно желая выжечь их следы.
Не удержались фашисты и на обводном канале, не спасли их и взорванные мосты. После того, как отступавшие беспорядочной серой лавиной откатились за Дунай, в городе наступила жуткая тишина. Пылали здания, отражаясь кровавыми полосами в водах Дуная.
Конрад с сыном укрылись под мостом. В ногах у них были сложены подушка, одеяло, сверток с пожитками - все, что успели захватить, покидая подвал: огонь уже рвался в окна.
Вверху глухо гудел мост, точно сердясь, что ему приходится подставлять свою спину чужестранцам. Но вот гудение начало отдаляться, стихать.
Еще немножко подождали и поднялись наверх по узеньким бетонным ступенькам.
На мосту было пусто. Пламя пожара тускло отражалось в металле. Еще не выветрился тяжелый смрад пороха, бензина, тряпичной гари. Вдруг Эмиль, шедший впереди, сжал руку Конрада и обдал его шею горячим шепотом:
- Гляди...
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.