Благодарев работает не как сторож у станка, а как хозяин положения. И держится как-то по-хозяйски: все, мол, тут мое, во всем, мол, сами и разберемся... Однажды он точил цилиндр высокого давления для какой-то турбины, зашел в чертежную, просмотрел бумаги: «Изменений нет. Порядок!» И пошел к себе. А весь чертеж он на память знал, держал в голове. И вдруг остановился. Что же это? Вспомнил какой-то паз в цилиндре: в чертеже один размер, а фактически должен быть другой — ведь сколько раз он точил их! Вернулся: «Так и так!»

А ведь мог не возвращаться? В том-то и дело — формально мог. Чертеж — закон. Как приказ для солдата. Как мне потом рассказывали: «Формально его дело телячье...» Будет брак? Ну и что? Иваныч мог сказать: «А я действовал по чертежу...» И взятки с него гладки!

А он шум поднял, сбежались люди: «Ах, Гриша, спасибо!»

И чего тут больше — «профессорства» ли рабочего? Или совести рабочего-коммуниста?

С тех пор, как пятнадцатилетний подросток приехал в Свердловск, мобилизованный помогать фронту, многое в жизни изменилось. Теперь и город другой стал, и заботы иные, и человек вырос... Утром Иваныч идет с супругой на завод неспешной походкой. Ходит он всегда пешком, точно рассчитав время. О чем может думать человек в такие короткие утренние минуты спокойного шага?

Завод, турбины. Люди рядом. Металл, резцы, микроны...

Но труд его не просто общение с металлом. Труд для него, я бы сказал, — способ самореализации. И это позволяет Григорию Ивановичу испытывать всю полноту и напряженность жизни. В конце концов каждый ощущает себя человеком по-своему. Один отработал, «отбарабанил» — и где-то в иных сферах ловит радостные мгновения жизни. Благодарев, я думаю, в полной мере становится человеком как раз тогда, когда вслушивается в пение резца, наблюдает, морща лоб, за приборами, держит руку на пульте управления. Тут он живет одному ему ведомой внутренней жизнью, скрытой от глаз людей. И хотя каждый токарь делает в общем-то одни и те же движения, выполняет стандартные операции, для Григория Ивановича они наполняются жизненным смыслом, эмоционально окрашиваются и потому становятся для него глубоко личным делом.

Но даже если принять все это во внимание, портрет Благодарева не будет полным.

Есть особое свойство, которое развивается в рабочем человеке. Воспитать и осмыслить его помогает принадлежность к партии. Это чувство с годами в человеке мужает. Я бы назвал его чувством локтя.

Однажды Благодарев не выдержал, сказал сменщику: «Вот что, дорогой, давай-ка мы с тобой месячишко не в бригаде поработаем, а порознь. Поглядим со стороны друг на друга...»

Шаг этот был для Григория Ивановича вынужденный. Деталь на планшайбе стоит не один день. Меняются смены: то Григорий Иванович ее обрабатывает, то сменщик. Все секреты свои Благодарев передал ему, как и другим рабочим, но секреты можно усвоить, а люди все равно останутся такими, какие они есть. С болью замечал Григорий Иванович, что наукой его сменщик вроде бы овладел, но работал хорошо лишь под надзором учителя. И тут не просто соседство, обычная близость к человеку толкнули Благодарева, а вполне осознанная им роль, которую он, коммунист, обязан играть в жизни. «Ты что же? — сказал он сменщику. — Только за моей спиной можешь работать? А если я отойду от тебя, что тогда?»

И вот разделились. Нелегально, так сказать. Сами для себя стали выводить «проценты». И тогда Благодареву открылась сущность человека. Стал сменщик «гнать». Не хотел отстать от показателей «профессора». Забыл о качестве. Григорий Иванович хмурил брови, думал: «Если человеку заработать — главное, ему не до точности, не до микронов...»

Поразмыслим, для чего нужен был Благодареву этот своеобразный психологический и экономический опыт. Наверное, как всякий рабочий, Григорий Иванович хотел представить, кто с ним рядом делает одно дело. Он хотел, как на фронте, «надеяться на соседа». Но не только личная забота двигала им. Судьба другого человека — куда он в жизни повернет — вот что беспокоило не меньше. Никто не напутствовал Григория Ивановича, не поручал ему опекать сменщика — это была понятая им партийная обязанность: помочь, подать руку. Пусть в суровой форме, но поддержать.

Я не присутствовал при их разговоре после этой их месячной «молчаливой игры», но я думаю, это был разговор «по душам». Теперь оба опять вместе, в бригаде.

«Чувство локтя» — это не одно лишь в прямом смысле слова чувство, это и осознанная человеком необходимость жить так, а не иначе. Это внутренняя дисциплина, и это — понимание своей роли коммуниста. Когда Григория Ивановича избрали депутатом райсовета, кто-то ему посоветовал: «Напиши объявление, укажи часы приема — и сиди, жди...» Поначалу новый депутат послушно выполнил рекомендацию, просидел весь вечер в одиночестве в красном уголке — никто к нему не пришел. Тогда Благодарев запер дверь, снял объявление и сам пошел к своим избирателям в те три дома, которые оказались под его попечением и ответственностью. За добрые дела люди до сих пор помнят «своего депутата».

Делать добро и быть зорким к злу, быть к нему нетерпимым — простые указатели для человека. Григорий Иванович понимает: его главная жизненная роль — быть рабочим, делать турбины. Но мир его личности, его гражданское лицо не уместишь в профессиональные рамки. И любой, пусть не масштабный, но задевающий интересы рабочего человека инцидент в цехе вызывает у Благодарева острую реакцию: «Надо вмешаться...»

Сдавали как-то станочники на очередной разряд. Обычное дело. И вдруг одному карусельщику, толковому рабочему, разряда не дали, а сменщику его, хотя тот и в сноровке уступит и в чертежах не мастак разобраться, да и выпить, прогулять не прочь, — ему разряд присвоили. Словом, нелепость решения была налицо. И Благодарев пошел к начальнику цеха. «Вот что, — сказал он. — Если вы хотите проверить качества этих рабочих, пойдемте, я дам им в руки штихмас, и пусть замерят классный диаметр...» Начальник цеха попробовал привычную оборону: «Утверждено же, Благодарев. Комиссией!» А Григорий Иванович свое: «Но вы же понимаете, что ерунда это!»

Собралась еще раз комиссия, пересмотрела, рабочему присвоили четвертый разряд. Я привел этот случай, чтобы сказать: много подобных эпизодов в череде дней. Вот кто-то подошел: «Подскажи, Иваныч...» И хотя, может, душа к человеку не лежит, все равно не отвернется, поможет, растолкует... Вот на собрании рабочие толкают его в бок: «Благодарев, выступи... Задай вопрос». Он выступит, и так, что от слов его кому-то колко станет. Но потом он выберет момент, подойдет: «Чего же сам-то? Боязно?»

Был Благодарев и членом бюро райкома партии, и депутатом, как я уже говорил, и в завкоме заседал, и сейчас у него есть общественное поручение. Но самое главное — это то, что было поручено им самому себе: не забывать о чувстве локтя и об особой своей роли рабочего-партийца.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.