Только бригадир произнес последние слова, Слесаренка разобрал такой смех, что он никак не мог остановиться. Вокруг стали собираться ребята из бригады. Стоят, удивленно переглядываются: никогда не видели паренька в столь веселом расположении духа.

Немного успокоившись, Слесаренок пересказал им свой разговор с Качалкиным.

Не успел он его закончить, как вдалеке показался Степан. Он не шел, а прямо - таки трусил по пролету. Добежал - и сразу к Слесаренку:

- Слышь, милок, ты говорил, что тебе лишние деньги заплатили - так это мои деньги. Расчетчица, понимаешь ли, схалтурила. Полета монет, как одна копейка. Давай гони ассигнации!

- Что значит гони? - сказал один из слесарей. - Тут дело серьезное, денежное, в нем еще надо разобраться.

А бригадир облокотился о тиски и задумчиво произнес:

- Деньги - то отдать можно, почему не отдать? Только вот ведь, друг ты наш сердешный Качалкин, имеется небольшая закавыка. Про эти пятьдесят рублей узнал один старый производственник и тут же посоветовал Слесаренку держать язык за зубами. Как считаешь, Степан, может, и в самом деле прав старый - то производственник, а? Человек он передовой, умеет работать с молодежью, у него тут большой опыт, такой худому не научит. Вот только память у меня никудышная, забыл я фамилию того золотого человека. Может, ты помнишь, Степан?

Качалкина так всего и передернуло. Побагровел, губы пляшут:

- Отдавайте деньги, а не то...

- А не то что? - спросил Слесаренок. - Может, за квадратным сверлом пошлешь или олово закалить посоветуешь?

- Это идея, - сказал бригадир. - Сбегай, закали. По пути в кладовую заскочишь - насчет волнистых болтов. И еще сделай милость, принеси нашему Качалкину дюймовый напильник с дыркой. Или даже два - нам для хорошего человека ничего не жалко. А Степан свет - Васильевич тут подождет, ему не к спеху.

- Отдавайте деньги! - взревел Качалкин.

Под общий хохот Слесаренок протянул Степану пять розовых бумажек. Качалкин судорожно затолкал их в карман комбинезона и рысью помчался к выходу.

В цех пришел новый работник. Совсем еще молодой человек, выпускник техникума, он был назначен мастером на один из механических участков.

Однажды этот мастер допустил в работе промашку. Велика ли она была, мала ли - суть в данном случае не в том, а в том, что последовало за нею. В тот же день, придя на участок в самый разгар смены, начальник встал между станками и принялся спокойно, деловито, ледяным тоном отчитывать своего подчиненного. При этом он не сказал ему ни одного бранного слова. Представитель технической интеллигенции, инженер, облеченный правами администратора, употреблял стопроцентно печатные выражения. Но каждое из них было настолько обидным и издевательским по существу, что заложенная в них правда совершенно потерялась.

Мастер покраснел до слез, стоявшие вокруг станочники отворачивались: и слушать стыдно и уйти вроде бы некуда - как - никак тут их рабочие места...

Через малое время о случившемся в цехе узнал директор завода. Узнал он об этом по той простой причине, что когда заявление об уходе подает мастер, оно непременно и обязательно рассматривается руководителем предприятия. Таков порядок.

В тот день по вызову директора в его кабинете побывали и начальник цеха и мастер. Разговор шел без свидетелей, но о сути его можно догадаться с большой долей вероятности, потому что вскоре был издан приказ по заводу. Мастер переводился в другой цех, начальник же цеха получил выговор «за отсутствие тактичности во взаимоотношениях со своим подчиненным».

Не берусь судить, как он оценивает все случившееся сегодня, но в день появления приказа с искренним недоумением говорил своему заместителю:

- Шуму - то, шуму сколько! Можно подумать, что я действительно оскорбил этого юнца, публично пустил в ход площадную брань. Мы делаем план, у нас тут цех, а не цветочная оранжерея, а он производственный мастер, а не мимоза. Ну, допустим, сказал я ему все, что думаю, так ведь не из личной же обиды, а для пользы дела.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.