Дочка

- Ну как же не невеста: самая видная на весь хутор. Другие девки - кто на току, кто на базу, потные, грязные, абы в чём. А избачка весь день, как куколка, в читальне красуется у всех на виду. Кому ж легче-то женихов ловить!

- Вот и видно, что нашей работы не знаете, - смирно сказала Катеринка; она рада была, что разговор зашёл про то, про что ей хотелось.

- Ну, завели, - сказала мать.

- Его теперь ежели только в засол, - сказал дедушка Потап, думая, что говорят о соме; отец серьёзно кивнул ему, мать подлила борщику.

- Работы, говоришь, твоей не знаю? - повторил отец, снова морщась в хитрой улыбке. - Тоже ещё мне работа...

- А вы зашли бы когда посмотреть, - сказала Катеринка. - Вы ж сами рассказывали, как вам нравился клуб в госпитале.

- Так то ж какой клуб был! - крикнул отец. - Тут тебе портреты в золочёных рамах...

- И у нас портреты, - вставила дочь.

- Картины, знамёна, цветы...

- У нас и цветы есть.

- Люстры горят-сияют. А дорожка! Через все залы насквозь ковровая дорожка пущена! Идёшь, как по бархату, - и шагов не слыхать.

Катеринка молчала. Она начинала сердиться. Заметив это, отец вовсе разошёлся:

- А к тебе я чего пойду? Газета? Я её и так прочту. Кино? Да я этих фильмов в госпитале насмотрелся до самой смерти! Ну, скажем, доклад послушать: опять же сама ты к нам в бригаду агитаторов завы лаешь.

Сухой его подбородок в белесой двухдневной щетинке смешливо запрыгал. Видно, готовился он отпустить новую шутку:

- Заявился к нам намедни Серёжка твой. Вовсе заговорил было. Уж мы ему: «Говори ты для бога ради тише. Всю рыбу распугаешь: она же международного положенья не понимает...»

Катеринка не удержалась и фыркнула было вместе со всеми, но потом снова стала серьёзной.

- Люстр у нас в читальне нет и ковров тоже - это правда... - она вздохнула, - но они всё равно будут... А что я куколкой сижу, то слова ваши неправильные. Я и в посевную работала, и полола, и скирдовала... И в пример меня ставили: на стану по три дня жила, ночами газету выпускала.

- Будет тебе дочку дразнить, - вступилась мать.

Но отец только отмахнулся. Он любил довести спор до ярости, втайне любуясь горячностью и сердитым блеском катеринкиных глаз.

- Ты газету выпускала, - с растяжкой сказал он, - а Надежда Крутоярова двадцать пять центнеров сняла!