Диван в чужой квартире

Причина моего оптимизма – все то же ваше письмо.

Вы умны, Люба. И по-женски, и житейски, и просто умны. У вас изобретательная, неожиданная, очень послушная вам логика. Как вы умеете сделать силой свою слабость! Как умеете оправдать себя, обвиняя: мол, все они правы, всех можно понять, кому нужна закомплексованная «хромоножка»! Читаешь – и поднимается гнев против равнодушных чиновников, и забываешь, что у этих самых «чиновников» могли быть совсем иные мотивы, что «хромоножка» – это ваше, а не их объяснение происшедшего.

В этих моих словах нет иронии: я совершенно искренне восхищаюсь тем, как мастерски, пусть и крайне пристрастно вы рассказали свою историю – ведь восхищаемся мы мастерством адвоката, порой независимо от того, чьи интересы он отстаивает. Вы, Люба, выступили одаренным, хотя и необъективным адвокатом собственной личности, одаренным, хотя и необъективным прокурором собственной судьбы.

Я вот думаю: если бы с той же одаренностью, с той же страстью и находчивостью вы выступали ходатаем не по собственным делам, а по заботам ближних своих, как бы любили вас и родные, и соседи, и сослуживцы! Наверное, все или по крайней мере многие ваши проблемы с их помощью решились бы куда быстрей: хлопотать за других несравнимо легче, чем за себя.

Нет, Люба, вы не серая неудачница, не беспомощная «хромоножка». Вы умный и достаточно сильный человек. Просто ум свой и силу вы слишком часто использовали не по назначению: вместо того, чтобы побороть неприятности, вы пытались их перехитрить.

Только не подумайте, что я вас упрекаю с точки зрения абстрактной морали. Я не моралист, и если бы больная девушка пусть даже не безукоризненным путем решила свои трудные проблемы, я бы, наверное, порадовался: живет, не бедствует, довольна – и, как говорится, слава богу.

Но разве вы решили? Разве вы довольны?

Ладно, Люба, хватит о том, что прошло. Что дальше-то? Как вам быть? Как жить?

Так и лежать на диване неприкаянной иждивенкой? Но ведь самой тошно.

С дивана, Люба, придется встать.

Вы подробно и в чем-то убедительно обвинили в своих бедах «обстоятельства и других». Не будем заново разбираться, насколько вы правы. Допустим, правы.

Ну и что? Как вы думаете, от этой вашей предположительной правоты обстоятельства изменятся?

Ведь нет же, не изменятся! Нога сама собой не заживет, положение о прописке не отменят, безразличные окружающие не станут по мановению пальца вас, такую как есть, любить.

Однако у человека всегда есть в подобной ситуации по крайней мере один выход. Если вы не можете изменить обстоятельства собственной жизни – измените себя в этих обстоятельствах.

Сложнее всего с болезнью. Она у вас не из легких, лечится долго. К счастью, излечивается. Но пока вы больны, не относитесь к своей хромой ноге с большим уважением, чем она того заслуживает. Ни жить, ни работать она вам не помешает. Не помешает любить. Не помешает быть любимой. Слышите – не помешает! Это не благодушное утешение идеалиста, это трезвый, практический опыт грешного человека. В нелюбимой женщине раздражает даже красота, к любимой лишь сильнее привязывают ее беды и хворости.

Теперь о работе.

Я подозреваю, что «строгий дядя» в Моссовете, сказавший вам: «Учитесь, а еще лучше – работайте!» – был, возможно, не столько бездушный бюрократ, сколько основательно поживший человек, знающий, что почем в нашей непростой реальности. Видимо, понимал, каково придется в чужом городе одинокой девушке с кучей сложностей и без собственного заработка. Если он так думал, оказался прав: чужой диван жесток, чужой кусок горек, судя по финалу письма, вы это в полной мере ощутили. Койка в общежитии, пакет молока и батон – жизнь далеко не сладкая, но, наверное, лучше вашей хотя бы сознанием независимости.

«Как ты можешь так бездарно прожигать жизнь, когда твои сверстники строят, осваивают и добывают?» – иронизируете вы в начале письма. Ценю иронию – обойдемся без глобальных задач, построят, освоят и добудут другие. А вы просто научитесь зарабатывать самой себе на чулки и котлеты – пусть это и будет ваш трудовой подвиг, ваш БАМ. Для начала вполне достаточно...

Куда идти, к кому обратиться? В любую контору, где нужны люди. Хотите – в Москву по лимиту, хотите – в любой из новых городов, хотите – в Липецк, родной город, где живут чужие люди, когда-то, однако, произведшие вас на свет, и где, вероятно, есть медучилище, на которое вы имеете незыблемые, вполне официальные права.

Только когда пойдете устраиваться на работу, учтите одну деталь. Есть такой хитроумный способ улаживать свои дела: всегда говорить правду. Нужна прописка – говорите про нее, нужны деньги – говорите о них. Все мы люди: человеческую нужду не всегда удовлетворят, но всегда поймут. А когда вы твердите «Три пишем!», а собеседнику ясно слышится «Пять в уме», он перестает верить даже той доле истины, которая имеется в ваших речах.