Простые, кажется, вещи, а сколько понадобилось времени, чтобы разобраться в этом. Нас, правда, очень выручало то, что все мы очень расположены друг к другу. Даже наши споры всегда доброжелательны, а дело каждого обычно вызывает интерес у всех. Так у нас сложилось с самого начала, когда и семьи-то не было, а были только двое: ОН и Я. Буквально в первый день знакомства, обедая вместе во время перерыва на одном педагогическом совещании, мы разделили пополам между собой: он – яблоко, я – пирожное. Вот с тех пор у нас и повелось: горе и радость, работа и забота – все пополам. Конечно, не обходится без ошибок и недоразумений, иногда комичных, а иногда больно ранящих нас обоих. Немудрено: ведь любовь и забота реализуются в великом множестве разных поступков одного человека по отношению к другому: как посмотрел, что сказал, как встретил и проводил, как слушает, почему молчит, заметил ли, понял ли, когда улыбнулся, а когда нахмурился... Из всего этого и многого другого складывается общий язык для понимания друг друга, язык общения. А у каждого из нас этот язык был свой, во многом непохожий на язык другого. Не сразу сложилась у нас общая песня. Тем более, что к дуэту нашему присоединялись новые – детские – голоса, и наладить стройный хор из этого многоголосия оказалось трудно. Так получилось, наверное, еще и потому, что опыта жизни в большой семье у нас не было и нам приходилось пробовать, изобретать, мучиться там, где все должно бы получаться само собой.

Вот, допустим, одно время для нас было настоящей проблемой собрать всех к столу. А все началось с... заботы о занятиях и делах каждого: дескать, дело главнее еды. И пошло: пора обедать, а у всех еще какие-то неоконченные дела. Обед стынет, я нервничаю... Так забота об одних вылилась в неуважение к труду других. Вспомнили мы, как уважительно относились к еде – результату огромного труда – в больших крестьянских семьях, где и помыслить не могли опоздать к столу, и не только из-за того, что есть хотелось, или потому, что за стол не пустят: совестно было опаздывать, когда другие ждут. Нам пришлось возвращаться к этому естественному и единственно верному отношению к еде. А это оказалось трудным: надо было разъяснять, просить, не пускать за стол опоздавших – морока да и только.

Грустно, что подобные, в общем-то элементарные правила общения нам пришлось постигать методом проб и ошибок. Бывало, что и безусловно хорошее доводили до своей противоположности. Решили, например: никому никаких лучших кусков. Делили на всех поровну торты, дорогие фрукты, шоколадки. Получилось вроде все правильно: никто не в обиде и никто в одиночку ничего вкусного не съест, обязательно другим оставит. Мы были довольны: справедливость и забота налицо. Но стала я замечать, что уж слишком старательно следят ребята за точностью дележа – чтоб никому не досталось ни больше ни меньше. Такая скрупулезность покоробила меня раз, другой. Потом начала раздражать все больше: запахло какой-то мелочностью, счетами... Никому не приходило в голову, что дележ этот несправедлив: и маленьким и большим доставалось поровну, но малыши могли и не справиться со своей порцией, а старшим хотелось еще. Конечно, отдавали свое другому, но тогда, когда самому уже не хотелось. Получалось: на тебе, боже, что нам не гоже. Вот так забота!

Снова пришлось искать, как же от этого избавиться. Стали мы делать иначе: папа режет торт, например, на заметно неравные части: «Кому самый большой?» «Дедушке», – предлагаю я. «А с этой красивой розой?» «Маме?» – полуспрашивает кто-то из малышей. «Конечно, молодец!» – одобряет папа. «А вот эти – с шоколадками?» «Папе». «Нет, – говорит папа, – давайте их девочкам отдадим. Согласны, мужчины?» Сестренки смущены и обрадованы вниманием, а «мужчинам» приятно проявить великодушие: они тоже довольны. Конечно, сразу все гладко не получалось, но поворот к нужному был сделан, и как радостно было услышать: «Пусть Алеше три конфетки, а нам по две – он же большой» – или: «Мам, отдай мое яблоко малышам – им нужней». И надо было видеть глаза ребят при этом – радостные, доброжелательные. Счеты сеяли рознь, а забота вызывала расположение, протягивала ниточки дружбы.

Борис Никитин. Я думаю, что лучше всего, когда забота о других проявляется в деле, а не в словах. Потратить время, силы, нервы ради того, чтобы реально помочь кому-то, – вот что нужно прежде всего. Нам всем надо задуматься об этом очень крепко, если мы хотим, чтобы дети наши росли по-настоящему отзывчивыми и заботливыми. Роберт Оуэн говорил по этому поводу: «Дети должны стараться сделать счастливыми своих товарищей. Это правило должно быть первым и последним словом всякого воспитания». «Сделать счастливыми», а не просто сочувствовать и говорить добрые слова.

Лена Никитина. Но одно другому не должно мешать! Плохо, если сочувствие только на словах, но иногда и доброе слово – одно слово! – может человеку помочь. Когда расстроишься, так хочется, чтобы кто-то подошел, утешил, спел по-дружески: «Капитан. капитан, улыбнитесь!» – это ведь тоже забота, делающая людей счастливыми.

Мне хочется рассказать еще об одной нашей ошибке, которая добавила нам хлопот.

Старшим детям было уже лет по семь-восемь. когда я заметила, что все чаще в нашем доме слышится: «Но я же занят!». «У меня важное дело, а ты...», «Мне так хочется почитать...» Я, меня, мне... Это стало настораживать: почему такое заметное внимание к самому себе, своим делам и заботам – как бы отстаивание себя среди других. Откуда это? Казалось бы, к детям мы всегда внимательны, и наша жизнь для них тоже небезразлична. Мы дружны, все любим друг друга, и вот такое... Почему?

Одну из причин этого я увидела вот в чем. Мы довольно долго не догадывались о простом: ведь каждый, даже крошечный человек нуждается в таком времени, когда он полностью предоставлен сам себе: его не дергают, к нему ни с чем не лезут, то есть ему не грозит вторжение извне. И чем старше становится человек, тем нужнее ему это неприкосновенное время. Мы были уверены, что уж чего-чего, а свободы у наших детей хоть отбавляй – сплошная самостоятельность. Так оно и было, но при этом мы, взрослые, считали себя вправе в любое время, в любой момент, например, позвать: «Оля, иди ко мне!» Или что-то поручить: «Антон, сходи в магазин». Или просто: «Ты мне нужен», – независимо от того, чем занят тот, кого зовешь. Так же делали и ребята по отношению друг к другу.

Да и сами мы, взрослые, тоже фактически не имели этого необходимого, неприкосновенного времени: ребята могли прибежать к каждому из нас во время серьезной работы, разговора, чтения, и мы считали нужным прервать свое занятие и выслушивать их, исподволь испытывая при этом некоторую досаду и раздражение. Но мы терпели, ибо считали: это и есть свобода и равноправие. А получалась элементарная бесцеремонность и неуважение к делу и времени друг друга. Это не могло не привести к нервозности в отношениях. В доме возникла еле уловимая, а потом все более отчетливая тенденция защищаться, отстаивать себя. Вот и появилось: «Не мешайте, пожалуйста, у меня столько еще дел!», «Не приставай – я уроки делаю», «Ну, почему я? Я и так не успеваю...»

Чтобы избежать этого, следовало установить порядок: занятого человека не следует отвлекать без крайней необходимости. Это тоже проявление заботы, в которой нуждается и большой и маленький человек.

Да, забота проявляется по-разному, но главное, мне кажется, в том, что надо очень хорошо понимать того, кому хочешь помочь – словом ли, делом ли. Иначе забота может обернуться обидой.

Вот я и вернулась к тому, с чего начинала: важно понимать друг друга, находить общий язык каждому со всеми: сначала в семье, потом в школе, во дворе, на улице – везде. Этому приходится учиться все время. И тем успешнее постигаешь эту трудную науку жизни, чем неравнодушнее и добрее относишься к людям, чем интереснее для тебя своеобразие каждого человека, его непохожесть на других. В этом интересе и уважении к людям и состоит, по-моему, секрет общительности, контактности – очень нужного в жизни свойства.

Микроб тщеславия

Нас часто спрашивают: «Общительны ли ваши дети, не заносчивы ли они, не считают ли себя выше остальных, поскольку растут эдакими знаменитостями чуть ли не с пеленок?»

Что говорить, опасность такая была. Вообще микроб тщеславия и зазнайства очень силен. Чуть зазеваешься, он уже тут как тут – сидит и погоняет: ты должен быть впереди, ты можешь быть лучше всех, ты самый, самый, самый. Для этого надо просто несколько раз сказать это себе и своему чаду. А дальше пойдет: «Алик, покажи тетям и дядям...», «Вовочка знает уже пятнадцать букв, а ты...», «Посмотрите, как он рисует – талант!», «Что вы, только в английскую школу!», «Ну, конечно, отличник...» – этот голоса родителей. А вот и голос сына: «Куда ты лезешь, мальчик, медали не для таких, как ты». Так он может сказать своему однокласснику, а может только подумать: такие дети вежливости как раз обучены.

Если бы у нас был один ребенок, наверное, мы не справились с этой коварной болезнью. Я очень хорошо помню ощущение: мой ребенок особый, необыкновенный: все остальные дети – не то, совсем не то! И – вот что страшно! – все это на уровне подсознания, почти инстинкта, поэтому с этим трудно бороться. Но вот родился второй, третий... Ощущение чуда хоть и осталось, но перестало сосредоточиваться на одном, вошло в нормальные рамки материнской любви, конечно, пристрастной, но не гипертрофированной. Появилась другая опасность: словечко «вундеркинды» прилипло к нам надолго. Некоторым из гостей и знакомых наши дети стали казаться необыкновенными. Вот это было и вовсе ни к чему. Мы стали замечать, что при гостях наши «звезды» (их тогда было трое) и ходить начинают как-то не так, и улыбаться слишком часто, и показывать свои физкультурные упражнения, как бы оказывая снисхождение присутствующим, – все это в степени пока небольшой, но все-таки заметной. Ого! Когда я это обнаружила, решила твердо: никаких показов и демонстраций, надо прекратить этот хоровод вокруг ребят!

Борис Никитин. Но было уже поздно! Как мама ни настаивала на этом, мне не позволяла совесть отказать многим людям, которые уже тогда шли в наш дом посмотреть спортснаряды, кубики, игры и, конечно, самих малышей. Ведь приходили не просто любопытствующие, а люди действительно нуждающиеся в совете и помощи. Впрочем, мы и сами нуждались в доброжелательном взгляде со стороны, в дружеской поддержке. Я не видел большой беды в том, что ребята покажут свои достижения, – ведь все дети это очень любят.

Тогда мы договорились: никаких сверхпохвал, дело обыкновенное, были бы у других детей те же условия, они бы развивались так же или еще лучше. Гостей мы просили не слишком восхищаться и воздерживаться от эпитетов в превосходной степени. Не всегда получалось, как хотелось бы, но все же подобная мера принесла плоды: ребятишки кривляться отучились. Конечно, проблема полностью не была снята, сложности остались, но мы были теперь начеку.

Отчасти в целях профилактики я часто организовывал соревнования наших малышей с соседскими ребятишками: по бегу, прыжкам, метанию, гимнастическим упражнениям. Наши обычно были сильней в гимнастике, а в беге и прыжках побеждали не всегда, в метании же и вовсе отставали. Не обходилось без слез, но зато ребята усваивали, что они не «самые-самые», что и другие – тоже молодцы. Между прочим, соревнования и меня научили быть посдержаннее в похвалах и объективнее в оценках: секундомер бесстрастен и одинаков по отношению ко всем.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.