(Продолжение) Глава шестая

В гостях у поэта

[gap3] 1

Василий Степанович Тарараксин теперь не часто посещал государственный комиссионный магазин, в котором служил заместителем заведующего. На дверях магазина давно уже висела бумажка с надписью «Закрыт по случаю воздушной тревоги». Впрочем, в промежутках между воздушными тревогами магазин тоже был закрыт. Теперь было не до торговли старой мебелью.

Каждый день он несколько часов стоял в очереди за хлебом; женщины принимали его за профессора. Шепотом рассказывали они друг дружке, что он крупный учёный, что его собирались увезти из города на самолёте, так как таких людей, ценных для науки и человечества, нужно особенно беречь, но что он уезжать отказался наотрез: «Я, мол, свой родимый город в беде оставлять не хочу, и что другие ленинградцы вытерпят, вытерплю и я». Трудно сказать, слышал ли Василий Степанович эти разговоры. По всей вероятности, слышал. Он никогда не подтверждал их ни единым словом, однако я не опровергал.

Впрочем, в очереди он держал себя со всеми просто и охотно беседовал. Все знали, что у него три карточки: одна - его собственная, другая - его племянницы - сиротки, которую он взял к себе на воспитание, а третья - соседа - студента Аркадия Сенечкина, молодого человека, больного туберкулёзом. Об атом своем соседе говорил он особенно охотно. Живут они рядом, через площадку, и познакомились случайно, на лестнице. У Аркадия Сенечкина туберкулёз начался ещё до войны, и в армию его не взяли. Теперь он, конечно, умрёт. Он уже не в силах выходить на улицу, и вот Василий Степанович сам стоит за него в очереди.

- А какой способный молодой человек! - вздыхал Василий Степанович. - Прекрасные стихи пишет.

К студенту Аркадию Сенечкину захаживал он часто, иногда по нескольку раз в сутки. Сенечкин даже отдал ему ключ от своей квартиры, чтобы не ходить отворять. В этот день Василий Степанович зашёл к нему вечером, в сумерках.

- Это я, друг мой, я, - сказал он, открыв дверь ключом и через холодную прихожую войдя в узенькую комнату, окно которой было завешено одеялом. - Вы не спите? Я не разбудил вас?

При свете крохотного огонька, который дрожал на конце фитилька, засунутого в аптечную склянку, он увидел лежавшего «5 кровати молодого человека с длинным заострившимся носом и спутанными, светлыми, давно не стриженными волосами. Это и был Аркадий Сенечкин.

- Нет. Я почти не сплю за последнее время, - сказал Сенечкин. - Перестал слать. Вы теперь приходите ко мне только в сумерках или в темноте. Прошлый раз вы были у меня, по – моему, рано - рано утром, задолго до рассвета.

- Да ведь теперь почти всегда темнота, дни коротки, - сказал Василий Степанович. - Вот и выходит, что я бываю у вас только в темноте. Впрочем, я за последнее время тоже почти и сплю по ночам. Я потерял ощущение времени. Возможно, я действительно иногда захожу к вам глухою ночью. Вот, принёс вам ваш хлеб. Не благодарите, друг мой, это так естественно.

Он бережно протянул Сенечкину завёрнутый в обрывок газеты ломтик хлеба. Сто двадцать пять граммов. Сенечкин приподнялся в постели и протянул дрожащую руку. Он взял ломтик, посмотрел на него. Потом вытащил из - под подушки перочинный ножик и разрезал ломтик у себя на ладони на две совершенно равные части. Половину ломтика он сунул в рот, а вторую половину, видимо, собирался отложить про запас. Но после борьбы с самим собой, продолжавшейся несколько секунд, он сунул в рот и вторую половину.

Василий Степанович снял свою шубу, положил её в кресло и присел на край кровати.

- У вас сегодня почти тепло, - сказал он и взглянул на железную печурку, в чёрном раскрытом зеве которой слабо тлели листы бумаги; эта печурка и скляночка с фитильком были заботливо принесены сюда осенью Василием Степановичем. - Что я вижу! - воскликнул он, заметив опустевшую книжную полку. - Вы начали жечь свои книги!

- Да, я жгу книги, - сказал Сенечкин. - Я просматриваю их в последний раз, читаю самое любимое и швыряю в печку. Записи университетских лекций и учебники я уже сжёг давно. Я сжёг старые журналы, романы, даже самые хорошие. Книги стихов я оставил напоследок. Впрочем, теперь я уже жгу и моих поэтов. Я уже сжёг Надсона, Плещеева и Некрасова. Недавно я перечитал Фета и сжёг его. Сейчас я перечитываю Блока, чтобы сжечь. Потом начну читать Тютчева, Пушкина я оставлю напоследок. Я уже не могу ходить, ждать мне осталось совсем недолго. Я рассчитал так, чтобы тепла и стихов мне хватило как раз до конца.

Два розовых пятнышка появились на его скулах.

Лихорадочное возбуждение внезапно овладело им. Он словно опьянел от еды, от разговора.

- Вы, кажется, стихи какие - то написали? - спросил Василий Степанович.

- Написал.

- А ну, прочтите. Я люблю ваши стихи.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.