Уже кое - где на пригорках и лобовинах посветлели нивы... Ветер «из - под солнца» дует третьи сутки. Ничто не идет на ум колхозникам - все в тревоге и в думах о хлебах, о судьбе урожая. Станешь говорить с человеком о чем - либо другом, а он и не слушает, взгляд отсутствующий, и все смотрит человек в степь.
Встретил я дядю Алексея и не узнал: запечалился, потемнел и еще больше ссутулился. Только и сказал, кивая куда - то через плечо:
- Видал? Вот принесет мглу, и шабаш!... Такое наше Заволжье.
- Что ж, - робко заговорил я, - выходит, в эти дни решится: жить этим хлебам или не жить?
Было невероятно даже произносить слова эти, а не только верить в них - так великолепны, так могущественны были просторы хлебов, метущихся под проклятым ветром.
- Да, - отвечал дядя Алексей, - все решит срок в эти три дня. Будет такой же ветер - погибель; если остановится - хлеба вырастут нормальные; а если выпадет дождь - будет урожай выше среднего... Вот тут и хозяйничай - кругом тебя под бока ширяет природа!
На глазах людей происходила борьба темных сил природы с человеческим трудом, борьба не на жизнь, а на смерть. Все должно было решиться в течение каких - то 72 часов.
И мне вспомнилось место из одной дореволюционной книги о Новоузенских землях, место, над которым я посмеивался раньше. Старая книга писала:
«Жизнь Новоузенского края в ее целом, то есть его природа живая и мертвая, его обитатели с их образом жизни и привычками носит в себе черты чего - то неопределенного, не установившегося, дарит такими неожиданностями, которых не встретишь в других более обширных областях нашего государства. Все здесь и оригинально и своеобразно. Эта оригинальность такова, что по ней нельзя предугадать, какое поступательное движение примет жизнь в будущем, в какие формы выльется здесь экономическое и общественное развитие. Много материала накопилось по изучению Новоузенского края; здесь много поработали историки, натуралисты, инженеры и агрономы. Но с каким бы методом мы ни подошли к рассмотрению этого края, как ни богат материал в различных специальностях, все же они по отдельности и в целом не дают возможности решить: что же из себя представляет этот относительно новый край, какие богатства хранит он в своих недрах и какова его роль в будущем».
Когда я прочитал эти слова дяде Алексею, он подумал и ответил:
- Умно сказано, конечно, но боязливости и страхов - слишком! Эдак и пропасть можно. У нас же другой характер: хлеб - то наш первейший в мире...
К вечеру третьего дня желтые пятна на буграх стали и шире и зловещее - хлеба начали гореть. И какая была тревожная ночь! Никто не спал спокойно. Всю ночь летали птицы, ревел скот... Но вот на заре «ветер из - под солнца» перестал дуть, в тишине зоревого зачатка пала холодная, как лед, и обильная, будто крупные алмазы, роса. И все вздохнуло кругом, ожило, радостно затрепетало. Взвились в небо жаворонки, разные пичужки запели.
Пронесло!
Вскоре выпал небольшой дождь, за ним - другой...
Когда я встретил дядю Алексея, он снова был полон энергии, бодрости и силы. Тщательно выбритый, в свежей рубашке, вобранной в шаровары, он и внутренне словно бы похорошел. Дядя Алексей сам начал разговор. О суховее он сказал всего несколько слов: по предварительным подсчетам, сожрал суховей 400 гектаров наиболее слабых хлебав, что на солончаках. На этом и остановилась беда, и дядя Алексей не хотел возвращаться к ней, а пошел вперед, к более важному и безотлагательному делу.
- Давеча я тебе о наших хлебах не досказал, - в раздумье заговорил он. - Послушай, большой вопрос.
Дядя Алексей излагал свой вопрос толково, убедительно, и не требовалось особых специальных знаний, чтобы понять его.
Оба соседа - колхоза, как и все колхозы Ершовского района и Заволжья, выращивают действительно мировую пшеницу - знаменитую твердую, стекловидную. Она - то и заняла первое место на мировом рынке и удерживает его до сих пор. Пытались некоторые страны конкурировать с нею, и у них не вышло. Наиболее серьезным соперником оказалась Канада. Но и она не преуспела. «Заволжская царица» - так прозвана твердая пшеница Заволжья - осталась неуязвимой.
И вот эта драгоценная пшеница начала постепенно уходить с заволжских полей, посевы ее сокращаются повсеместно: в колхозе имени XIX партсъезда площади ее уменьшились в два с половиной раза, в колхозе имени Сталина - в три, у других колхозов - в четыре и пять раз. Вытесняется и заменяется твердая пшеница мягкой. Почему? В чем дело?
- И государство ведь поощряет твердую пшеничку! - напомнил дядя Алексей.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.