Пленка: «...Я учу проигрывать честно, до последнего стремясь победить. И кто преодолел себя — тот уже победил, даже если не все решил. Выиграть обманом нельзя. Поэтому и не нужны отметки.

...Мы взаимно заряжаемся. Учитель должен включать ребят в свою «розетку». Главное — зажигать сердца, а не только рассказывать о том, что знаешь. Нести им себя, а не свои знания. И тогда родится эта светлая волна, несущаяся к доске, этот прекрасный световой поток».

«Вздорный, профессионально неграмотный авантюрист, игрок, ставящий на карту души и судьбы детей, используя их для удовлетворения своего болезненного тщеславия, гордыни и фанаберии» — так или примерно так отзываются о Михаиле Петровиче Щетинине, старшем научном сотруднике АПН СССР, руководителе эксперимента в средней школе станицы Азовская Краснодарского края, его коллеги.

«Мы возмущены, что подобное оскорбление наносится человеку, пользующемуся огромным авторитетом в школе, человеку, который всего себя отдает работе с детьми, безвозмездно проводит уроки, являющиеся показательными, личным примером вдохновляет и учителей, и ребят на колхозном поле, ферме и, кстати сказать, зарплата которого меньше среднего заработка школьного учителя».

Это — другие коллеги, о нем же.

Есть ли сейчас в стране педагогическая фигура более знаменитая и одиозная? Слава Щетинина как ток в цепи возникла от противоположно заряженных полюсов. На одном — взрослый и очень авторитетный фронт: официальная педагогика, защитники традиционной школы, школьные ведомства. На другом — педагогическая наука, неофициальная педагогика, родители и... дети. Фронт, надо сказать, чрезвычайно многочисленный, хотя и лишенный всякого авторитета.

Сопротивление в цепи возрастало, напряжение, как водится, возрастало тоже. Щетинин путешествовал от школы к школе, и тяжелее домашнего скарба, который приходилось таскать за собой по стране, оттягивали ему плечи две славы: величайшего шарлатана и великого Учителя.

Пожалуй, ни один из новаторов не подвергался таким преследованиям, таким нападкам, как Михаил Петрович Щетинин. Я вот думаю — почему? За инакомыслие — понятно. Но ведь в авторитарном государстве бьют не за частные вывихи во взглядах. В авторитарном государстве бьют диссидентов (от искусства, политики, философии, педагогики) за стремление «под знамя». Инакомыслие всегда чревато единомыслием. Инакомыслящий трудится, борется и рискует ради того, чтобы свою программу сделать программой большинства.

Педагогика — это политика. Школа — это государство в том смысле, что готовит новое поколение общества. Поколение, которое начнет по-своему влиять на жизненные процессы. Вопрос — как именно «по-своему»? — имеет глобальное, историческое значение. Потому и совершенно естественно стремление системы подавить новаторов, ибо ни одна старая система не хочет сдавать позиций. Охота современной кабалы за еретиками — отнюдь не спор идей, так как спор предусматривает наличие идей с обеих сторон. В общественном, условно говоря, «синдроме Щетинина» (его можно назвать «синдромом Сахарова», «синдромом Пастернака», «синдромом прямых выборов»...) я вижу наличие идей только с одной стороны. С другой — есть озабоченность власти властью. Пленка: — Педагоги из ваших учеников используют ваши принципы?

— Использовать элементы нельзя. Когда детали новой системы пришивают к старой, то и старая становится хуже, и новая проигрывает.

— Значит, отдельные открытия в педагогике пропадают нереализованными, если не изменена система в целом?

— Вот потому я и занимаюсь сейчас организацией Центра, где будут охвачены все сферы жизни детей. В миниатюре все это уже есть в нашей школе... Азовская школа отличается от Зыбковской, Яснозоренской. Совсем другое время. И потом, здесь уже работала Виолетта Сергеевна Лукьянова, директор и отличный математик. Она приехала за два года до меня, словно по чьему-то замыслу. Виолетта Сергеевна тоже шла к демократизации школьной жизни, но пыталась перестроить ее в рамках старой системы. Была эта работа почти бесплодна, потому что нельзя призывать человека к свободе, не сняв с него наручники: традиционная система вся построена на подавлении личности. Здесь уже не обойтись просто добрыми, ласковыми беседами с ребятами. Нужно изменение жизнедеятельности учителя и ученика. И Азовская школа оказалась к этому готова. Мы как бы нашли друг друга. Я ведь два года ездил по Союзу в поисках тех, кто сам бы меня выбрал...

— А что, собственно, он преподает? — Этот вопрос задают все без исключения, с кем приходится говорить о Щетинине. Ответить затруднительно. Потому что у Михаила Петровича нет предметного образования.

А преподает он при этом все, что хочет: физику, математику, литературу, историю. Музыку, конечно, — по диплому-то он именно только учитель музыки.

Михаил Щетинин покусился на святая святых нынешней школы: на ее планово-валовую и административно-приказную систему. Многие элементы его демократической методики не явились открытием. И разновозрастные отряды, и самоуправление школьников, и безоценочное обучение, и трудовое воспитание были известны советскому нарпросу от Макаренко и Сухомлинского до Амонашвили. Но Щетинин возвел равноправие и свободу личности ребенка в принцип и выдвинул тезис о приоритете воспитания гармонической личности перед обучением. Тут и сверкнула его ахиллесова пята. С этого фланга и начали Михаила Петровича бить, не стесняясь в средствах. Главным аргументом противников Щетинина была его «некомпетентность».

...Наше знакомство началось почти что ссорой. Я спросила: «Ну, литературу, историю — понятно. Гуманитарные знания — аспект общей культуры. Но как вы преподаете математику? Физику? Вы не испытываете недостатка в специальной подготовке?» В ярко-голубых глазах моментально погас всякий интерес и симпатия к моей персоне. Щетинин слегка нахмурился и сказал скучным голосом:

— А я думал, вы все понимаете. А вы как все. Вряд ли вы что-то увидите при такой позиции. А объяснять — не хочу и не могу... Вы же не понимаете главного. Если человек хорошо знает предмет, это еще не значит, что он учитель!

— А если талантливый воспитатель не знает предмет, он — учитель?

Вывести разговор из тупика стоило немалого труда. Но я действительно хотела понять, чтобы — согласиться. Каждый из нас, как бы ни старался избежать предубежденности «за» или «против» своего героя, все равно исходит из презумпции его правоты или неправоты. Я из тех, кто за Щетинина, потому что я твердо за ребенка. И думаю, что педагог Щетинин любит детей, защищает их интересы, печется об их нравственном и физическом здоровье. Думаю так, потому что вижу словно примагниченных к нему ребят. А они любят взрослых только в трех случаях: когда взрослый — это мама или папа, когда им со взрослым интересно и еще — в ответ. Щетинин не родитель. Две же оставшиеся причины достаточны, чтобы говорить о его педагогической состоятельности.

Казалось бы, нет ничего легче, чем доказать эффективность работы учителя. У него есть беспроигрышный аргумент: ученики. Их знания. Но как раз основное обвинение, предъявленное Щетинину народным образованием, — это развал собственно учебы. Освобожденные от обязанности учиться, неконтролируемые ученики деградируют на глазах братающихся с ними учителей, вследствие чего школа приобретает пугающий вид анархической вольницы под изодранным флагом дешевого авторитета батьки Щетинина. Примерно такой увидела школу в Зыбком отличник просвещения Н. Целищева, автор статьи в «Народном образовании».

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.