Оказавшись в тюрьме, Вагнер сначала четырежды пытался покончить с собой, изображал сумасшедшего. Потом, узнав о пришедших в Бразилию запросах на его выдачу, стал настойчиво проситься в ФРГ. По опыту многих военных преступников он знал, что в Западной Германии длительное наказание ему не грозит. Однако опасения Вагнера вскоре были рассеяны самой бразильской Фемидой. 21 сентября 1979 года она отклонила запрос ФРГ, и вскоре палач Собибора и Треблинки оказался на свободе.

Год спустя, 4 октября 1980 года, его нашли в доме с ножом в сердце.

Скорее всего это была очередная, на сей раз «успешная», попытка самоубийства. Основание утверждать это дает, во-первых, то, что Вагнер, по мнению тюремных врачей, был психически неуравновешенным. и факт его разоблачения перед всем миром как изверга и палача мог сыграть свою роль. Во-вторых, к такому заключению приводит фраза, брошенная Вагнером в тюрьме. «Мы находимся здесь (в Латинской Америке. — А. К.), — сказал он журналистам, — чтобы возродиться, передать наши гены и затем спокойно умереть. Я уже созрел для третьей фазы».

В этой фразе, как видим, заключен и другой смысл. Беглые нацисты, как бы законспирированы они ни были, никогда не сидели сложа руки. Они постоянно и небезуспешно «передавали свои гены», свой зловещий опыт тем юнцам, что праздновали вместе с Вагнером день рождения фюрера в отеле «Тилл». «Старики» отравляли нацистским ядом еще не сформировавшиеся души, готовили себе смену. И, конечно же, Вагнер не был единственным «передатчиком» генов нацизма, а его обожатели из Итатиайи не единственными его последышами. Эта ядовитая поросль устраивала погромы накануне и во время фашистского переворота в Чили, она уничтожала патриотов и демократов на улицах аргентинских и уругвайских городов, она вершит ныне белый террор в Гватемале и Сальвадоре, не раз бесчинствовала на улицах Ла-Паса в Боливии.

Свершится ли правосудие?

Теперь мы подошли к Барби. Был ли он «сенсацией»? И да, и нет. Нет, потому что к его существованию — безнаказанному и вольготному — «привыкли». Да, потому что такое его существование, подобно пребыванию Рауффа в Чили, уже само по себе было непростительной аномалией и вызовом всей мировой общественности.

Он жил под крылышком боливийских диктаторов и, как выяснилось, под покровительством ЦРУ США, не очень опасаясь ни за свою жизнь, ни за свое будущее. Нервничал он только тогда, когда в Боливии терпел крушение очередной диктатор и вновь возникали ходатайства о его депортации во Францию. Но штормы стихали; и он, огражденный решением Верховного суда Боливии от 6 декабря 1974 года, отказавшего Франции удовлетворить ее требование о выдаче «палача Лиона», продолжал припеваючи жить и творить черные дела.

Впервые, как уже говорилось, я увидел его в начале 1979 года, как раз вскоре после очередной и безуспешной попытки Франции добиться справедливости. Мои коллеги, работавшие в отделениях западных телеграфных агентств в Лиме и выезжавшие в командировки в Боливию, рассказывали, что в те дни Барби сознательно и нарочито вертелся перед глазами чуть ли не всех иностранных журналистов, нагло демонстрируя им свое безоблачное благополучие. Так, видимо, было и в случае со мной.

Будучи в Ла-Пасе, я не пытался встретиться с ним: сроки командировки ограничены, а дел много. Но в разговорах в редакциях ла-пасских газет и с отдельными официальными лицами я не раз высказывал интерес к его присутствию в Боливии. Кто знает, может быть, дошли до него эти разговоры? Теперь не проверишь, да и нужды в этом никогда не возникало. Однако сейчас я твердо уверен, что в ночь, когда улетал в Лиму и, приехав в аэропорт, увидел там Барби, он знал, кто я такой и откуда.

Вот как все было.

Ночной аэропорт почти пуст. Немногочисленные пассажиры у всех на виду. У стойки оформления багажа я вдруг почувствовал какую-то странную неловкость. Оглянулся. Сзади, шагах в десяти, стоял человек. Наверное, я обернулся слишком быстро, и он не успел отвести свои впившиеся в меня, как дула пистолетов, глаза. Это меня удивило: с чего бы? Наши взгляды сошлись. Коллега-боливиец, улыбнувшись, шепнул на ухо: «А ты, однако, важная персона. Сам Альтман тебя провожает. Ну, жди сюрпризов».

Альтман отвел глаза и как ни в чем не бывало продолжил разговор со стоявшим рядом с ним молодцеватым, подтянутым человеком со спортивной сумкой на плече. Мне назвали его имя — Альваро де Кастро, ближайшее доверенное лицо эсэсовца, его телохранитель и заодно сотрудник боливийской контрразведки.

Я отшутился: «Конечно, разве мог Альтман пропустить такое событие, как мой отъезд!» Предупреждение же коллеги насчет возможных «сюрпризов» я попросту пропустил мимо ушей. Вспомнил о нем чуть позже, когда стал проходить чистилище паспортного контроля. А пока, сдав багаж, в ожидании отлета отошел к широким окнам, выходящим на летное поле.

Самолет запаздывал, и, экономя электроэнергию, аэродромные службы погасили все огни. Ярко освещенный зал аэропорта хорошо отражался в ставших зеркальными стеклах. Фигура Альтмана тоже была отлично видна. Вот он прошелся взад-вперед со своим приятелем, вот оставил его и медленной походкой стал приближаться к окнам, остановился рядом со мной и молча уставился в темноту.

Неожиданно на летном поле вспыхнули огни посадочной полосы. Они зловеще заплясали в глазах Альтмана дьявольским светом. «Как в печах крематориев», — захотелось мне записать в блокнот.

Объявили посадку.

Мне не раз приходилось летать по разным странам Латинской Америки и довелось насмотреться на всякое. Где-то мой паспорт вызывал добрую улыбку, где-то его попросту забирали и минут на двадцать уносили в специальную комнату для перефотографирования всех страниц, где-то подолгу выясняли обстоятельства получения въездных виз и т. д., и т. п. Здесь все было до нелепости грубо и глупо. Паспорт крутили в руках, как нечто доселе невиданное, листали и перелистывали, подолгу разглядывали все штампы и печати, а их к тому времени накопилось немало. Я терпеливо ждал, изредка интересуясь, не могу ли чем помочь. В ответ получал лишь молчаливый и ледяной взгляд.

Потом настала очередь таможенников. Перекопали все личные вещи, заставили вывернуть все карманы, даже пластмассовую зажигалку и объективы от фотоаппарата просмотрели на свет, трижды прогоняли сквозь раму электромагнитного обнаружения скрытого металла. При этом хоть и дотошные, но явно чувствовавшие неловкость от разыгрываемого спектакля служащие то и дело вопросительно поглядывали за мою спину, где в отдалении, словно рок, маячил хозяин черного плаща.

По прилете в Лиму я обнаружил, что замки моего чемодана взломаны и все вещи и бумаги переворочаны так, будто их всухомятку пропустили сквозь стиральную машину.

— Все очень просто, — прокомментировал мой рассказ о приключении в аэропорту тогдашний корреспондент агентства Франс Пресс в Лиме Альберт Брун. — Барби хотел показать тебе, что он, во-первых, неуязвим и спокоен, и, во-вторых, что он по-прежнему всемогущ, в частности среди иммиграционно-таможенных служб. Они ведь в подчинении МВД, и, значит, он по-прежнему там фигура...

Альберт Брун знал, что говорил. Более 35 лет проработавший корреспондентом Франс Пресс в Латинской Америке, он в начале 70-х годов вместе с женой Николь Боннэ открыл мировой общественности местопребывание Барби в Лиме и Ла-Пасе. Однако, признаюсь, тогда я не придал большого значения словам Альберта о случае со мной. В самом деле, кто я такой, чтобы Барби разыгрывал со мной эту комедию? Но прошло всего два месяца, и, вновь оказавшись в Ла-Пасе, я получил подтверждение словам Бруна.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.