— Ой, побежали, Рафаилушка! — расширяя глаза, ответила Клавдия. — Ой, побежали Чернушечку искать!
Оставив детей без ужина, а дом без присмотра, Клавдия и Рафаил побежали не в деревню, а за околицу, по неопытности полагая, что Чернушка соскучилась по родному дому. С километр они бежали вместе, хотя надо было бы разделиться: например, Рафаилу бежать за околицу, а Клавдии остаться в деревне. Но они бежали вместе и наверняка добрались бы до соседней деревни, если бы им на пути не попался мальчишка.
Он катил перед собой обруч от тележного колеса; завидев Клавдию и Рафаила, кругом объехал их, прижал обруч ногой к земле и сказал:
— Дяденька Рафаил, вас у Бондаренко ждут. Сам вашего телка держит, а сама говорит: «Усю муку зъел!»
Так оно и оказалось: старик Бондаренко обеими руками держал Чернушку за туловище, а старуха Бондаренчиха обходила густо собравшихся соседей, всплескивая руками.
— Старой-то, старой-то мне и говорит: «Кабудь у зусеке скребутся мыши!» «Каки мыши, — говорю, — когда у зусеке кот злыднем сидит, а крышка така плотна, така плотна...»
Увидев Клавдию и Рафаила, Чернушка поддала задом так, что дед Бондаренко руки ослабил и утробно охнул, а Чернушка подбежала к Рафаилу и Клавдии, ласковая, как кошка, прижалась к их коленям. Морда у нее была белая от муки.
— У район ездил, — сказал старик Бондаренко, потирая подбородок. — Мельник мине сват, так говорю: «Магазинна крупчатка скусу не дает!»
— Усю крупчатку у зусеке зъела! — подтвердила старуха. — Ну вот усю, как помелом помела...
— Когда корову укупишь, — подумав, сказал старик Бондаренко, — хоть она и телок, усе деньги убьешь... Это мы, Рафаил, понимаем, но усю крупчатку зъела...
Что старики хотели сказать дальше, так и осталось неизвестным, так как в толпе сочувствующих соседей появился дед Крылов. Раздувая движением бороду и постукивая палкой, он приблизился к Чернушке, поглядел ей в мучную морду, понимающе покачал головой и поманил Рафаила пальцем.
— Я ж тебе говорил: этот телок себе на уме...
Походило, что дед Крылов прав. Когда Клавдия и Рафаил привели Чернушку домой, то она при виде веревки сделалась послушной и сама подошла к ней. После этого Рафаил осторожно сел на землю, почесал нос и, пожалуй, в первый раз за все время посмотрел на телку длинным и трезвым взглядом — смотрел дотошно и въедливо, как деревенский житель и зрелый мужик, как посторонний человек и отец семейства. Потом он, покачав головой, сказал негромко:
— Ты, Клавдия, особенно не переживай, но у этой телки ум, как у свиньи. Сам я таких еще не встречал, но слыхать слыхал.
Он крепко завязал веревку на Чернушкиной шее, погладил рукой по бархатному тугому животу и со вздохом закончил:
— Ты опять же шибко не пугайся, Клавдия, но с этой коровой будет большая морока. Главное, чтобы ребятишек не запустить и от колхозных дел не отойти... Для этого мы должны друг дружки держаться...
— Ох, Рафаилушка, — вздохнула Клавдия, — как же она ларь-то открыла?
После истории с крупчаткой наступило затишье. Уже Рафаил отнес старухе Бондаренко три рубля и пуд пшеничной муки, уже Клавдия расстаралась достать Чернушке специальный кожаный ошейник с проволочным нутром, уже Чернушка не надувала шею, когда Рафаил надевал его на нее, уже в деревне стали забывать про крупчатку, как оказалось, что Чернушка и не пытается никуда удрать.
Выяснилось это после того дня, когда Рафаил получил новый трактор «ДТ-54» и на радостях приехал на нем домой обедать. Он заглушил машину у самых ворот, поднялся на крыльцо и стал тереть сапоги о половичок, хотя грязи на улице не было. Однако ничего с собой Рафаил поделать не мог, и когда Клавдия выбежала из дома, сказал:
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.