– Мне снова аплодируют. Иду я на свое место, а в голове одно: «Эк, наворотил... Я же монтажник... После армии снова хотел на монтаж идти. Сорвалось. Придется идти в мартен...»

– А мы-то думали, – сказал Валентин, – что ты и впрямь после армии нашим духом проникся. Тебе, значит, задний ход не с руки было дать. Совесть, значит, еще есть.

– А как же, – хохочет Борис. – Думаете, зря задушевные слова говорил со сцены? А? Плохо меня знаете...

Сыновья разошлись. Внук Александр спал. Квартира наполнилась тишиной и спокойствием. Александр Яковлевич прилег на диван. В глазах стояли лица сыновей, мартеновский цех, печь, расплавленный металл, железо, какие-то обрывки того, что было его жизнью. Всплыло милое лицо девушки из музея. Как она разволновалась, объясняя свой план... В нем было все правильно, определенно, складно, а его, Чалкова, жизнь, как только он прикоснулся к ней, начала растекаться, ускользать, поворачиваться какими-то мелочами, о которых и говорить-то не стоит. И чем больше Александр Яковлевич раздумывал над своей жизнью, тем меньше казалась она ему пригодной для описания. «При чем здесь история и он, Чалков? Варил сталь и варил. Всю жизнь. А начнешь вспоминать – какая-то ерунда лезет в голову. Сыновья тоже хороши. Эту шубу лотерейную вспомнили. Козу. Черт-те что, Борис комедию, как всегда, устроил. Надо поговорить с ним. Мужику двадцать шестой год. Ребенок растет. А он чудит все. Надо поговорить...»

Утром он сел к столу, взял из вазы яблоко, дал его внуку, а сам, обмакнув перо в чернильницу, задумался. Потом быстро написал: «Добавить что-либо к сообщенному ранее в биографии не могу, так как память с возрастом ослабла, а документов не сохранил».

«Так будет ничего, – подумал он, представив, как его письмо будет читать девушка из музея. – И ей не обидно...»

Саша хрумкал яблоком, наблюдая, как дед пишет. На кухне тихонько звякала кастрюлями Татьяна Васильевна. Писать больше не хотелось. Разбрызгивая чернила, Чалков подписался. Встал. Положил вчерашнюю тетрадь, из которой зачитывал сыновьям, в шкаф, в то отделение, где лежали его грамоты и ордена.

– Пойдем-ка, брат Александр, узнаем, что нам бабушка приготовила...

Они пошли на кухню. Внук был ему по плечо.

«Быстро растут теперь мужики, – подумал он. – Это хорошо, что быстро. Хорошо».

– Ничего интересного, – сказал Чалков, передавая тетрадь мне. – Только время зря потерял тогда...

Я перелистывал тетрадь, исписанную крупным некрасивым почерком, разговаривая с Александром Яковлевичем, который быстро поглядывал на меня, словно проверяя в чем-то. Был он невысок, сухощав, с острым и темным, опаленным пламенем лицом.

Потом я разговаривал с сыновьями Чалкова, с его друзьями-сталеварами, а потом, говоря словами историка, «изложил то, что удалось узнать, дабы дела человеческие не были повергнуты временем в забвение». Хотя слова эти и не совсем верны.

В третьем томе «Истории Великой Отечественной войны Советского Союза» есть страница, где рассказывается, с какой любовью и заботой формировали сибиряки в 1943 году свой Особый стрелковый корпус. Есть на этой странице и «чалковская строка».

«...ТЫСЯЧИ ОМИЧЕЙ, НОВОСИБИРЦЕВ, КЕМЕРОВЦЕВ, КРАСНОЯРЦЕВ ВСТУПИЛИ В КОРПУС. КРУПНЕЙШИЕ ЗАВОДЫ И ФАБРИКИ СИБИРИ УЧА* СТВОВАЛИ В ЕГО ОСНАЩЕНИИ. ЗНАТНЫЙ СТАЛЕВАР КУЗНЕЦКОГО МЕТАЛЛУРГИЧЕСКОГО КОМБИНАТА А. Я. ЧАЛКОВ, ПОЛУЧИВ СТАЛИНСКУЮ ПРЕМИЮ ЗА ОСВОЕНИЕ СКОРОСТНЫХ ПЛАВОК БРОНЕВОЙ СТАЛИ, ПЕРЕЧИСЛИЛ ЕЕ В ФОНД ОСОБОГО СИБИРСКОГО СТРЕЛКОВОГО КОРПУСА ДЛЯ ПРИОБРЕТЕНИЯ АВТОМАТОВ. В НЕРАБОЧЕЕ ВРЕМЯ ОН СВАРИЛ СТАЛЬ СВЕРХ ПЛАНА ДЛЯ ИХ ИЗГОТОВЛЕНИЯ.

НА КАЖДОМ АВТОМАТЕ, СДЕЛАННОМ ИЗ ЭТОЙ СТАЛИ, БЫЛА ПРИКРЕПЛЕНА ТАБЛИЧКА С НАДПИСЬЮ: «СИБИРЯКУ – ОТ СТАЛЕВАРА ЧАЛКОВА».

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.