Незадолго до конца своей смены Степан Игнатович увидел чью-то знакомую фигуру, пробирающуюся между станками. Человек шёл по цеху уверенно, точно не в первый раз был здесь.
«На Николая моего похож, - подумал Степан Игнатович, и он вспомнил сына, которого не видел уже два года. - Скучает, верно, у себя на Урале... Ведь родился и жил в Москве...»
И ему представился маленький, глухой городок на Урале, куда их завод, производивший для армии самолёты, был переброшен осенью первого года войны. Какие это были тяжёлые дни! Не было на новом месте ни цехов, ни жилищ, суровой была природа. И рабочие в первое время жили в землянках и палатках, и прежде чем они могли стать к станкам, им пришлось вместе с окрестными колхозниками, пришедшими к ним на помощь, строить цехи, сделаться на время землекопами, каменщиками, кровельщиками и стекольщиками.
Кто бы поверил, что в такие короткие сроки можно построить и пустить в ход на голом месте огромный, сложный завод? Ещё не было крыши, и снег падал в незаконченные постройкой корпуса, а там уже на бетонных фундаментах стояли станки, в сборочном цехе раскинулись широкие крылья первых машин, на заводском аэродроме ревели могучие моторы и лётчики-испытатели спорили, какой аэродром лучше: здешний, смётанный, по их словам, на живую нитку, или старый, московский.
Потом все привыкли к новому месту, привыкли к тому, что каждый день уходили на запад с аэродрома своим ходом самолёты. И как-то быстро, незамеченными в горячих темпах большого труда прошли пять лет, и уже казалось, что мощный завод с многочисленными своими цехами стоял тут давно, и вокруг него вырос город с сотнями домов, с широкими, прямыми улицами, с театром и больницей, с трёхэтажным клубом, со школами и техникумами и парком культуры на окраине.
И вспомнил Степан Игнатович, что, когда надо было многим старым рабочим и инженерам возвращаться в Москву, уже было жалко покидать новый завод и город, созданные их трудами. Накануне отъезда он вместе с главным инженером завода Семёном Ивановичем оглядывал завод - всю эту слаженную и крепкую громаду, светлые и просторные корпуса, созданные так скоро, что казалось чудом, как они, простые советские люди, могли совершить это. Семён Иванович тихо сказал, и в его голосе были грусть и удивление:
- Странно, Игнатыч, - тогда из Москвы не хотелось уезжать, а теперь будто в Москву не хочется...
Вечером Степан Игнатович вернулся домой. В маленькой, двухкомнатной квартире жена собирала вещи. Лицо у неё было заплакано, руки дрожали.
- Что это ты, Маша, - с нарочитым весельем в голосе спросил Степан Игнатович, - или в Москву не рада?
Жена ничего не ответила, только как-то неуверенно улыбнулась ему.
- Николай пришёл? - спросил Степан Игнатович и, не дождавшись ответа (уж очень чем-то была расстроена старуха), прошёл в комнату сына и в удивлении остановился на пороге: все вещи стояли на своих местах, ветер из открытой форточки шевелил кружевную оконную занавеску, и на столе лежала открытая книга. Володька, от усердия высунув язык, рисовал в альбоме цветными карандашами толстую, как бочка, трубу, из которой вился красный кудрявый дым.
«Что же это? - немного даже растерявшись, подумал Степан Игнатович, - что же они не собираются?»
И спросил внука:
- Отца нет?
- Работает, - ответил Володька, - ты, дед, погляди, какой у меня дым. Лучше вашего настоящего, правда?
- Лучше, - рассеянно ответил старик, - а мать где?
- И мать работает, - ответил Володька, - ты погляди, какая у меня труба крепкая. Надолго её хватит.
Степан Игнатович вернулся к себе и, следуя ходу своих мыслей, сказал:
- Чего же они не собираются? Я ведь говорил Николаю.
- Не едут они, - отрывисто сказала жена и всхлипнула, - остаются...
В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.
О романе А. Первенцева «Честь смолоду»