Боль моя, Вьетнам

Ханой — этот большой современный город, насчитывающий вместе с пригородами больше миллиона жителей, — совсем не похож на те азиатские столицы, которые, судя по фотографиям, изо всех сил стараются быть похожими на европейские и американские крупные города. Здесь нет многоэтажных параллелепипедов из бетона и стекла, даже дома в четыре-пять этажей встречаются нечасто. Вдоль широких, асфальтированных, пышно-зеленых проспектов Нового города стоят, причем не сплошным строем, а очень свободно, здания в два-три этажа: государственные учреждения, институты, жилища. А вот узкие живописные торговые улочки Старого Ханоя застроены более тесно. Там прямо на тротуаре или в маленькой лавочке можно купить плетеную шляпу и глиняную статуэтку, связку рыбы и пакетик лекарственного «чая» из цветов лотоса. А если, не дай бог, у вас недавно скончался близкий родственник, можно заказать его портрет по фотографии: уличный художник, старик в национальном стеганом халате с глубокими разрезами по бокам, изобразит покойного в длинном цветастом одеянии возле легкого столика с хризантемами. А лицу придаст выражение достоинства и умиротворения.

Никто, кажется, не знает, какая улица в Ханое главная. Одни называют улицу Ювелиров, другие — улицу Гуэ, по которой время от времени проносятся голубые ханойские трамвайчики. Название этой улицы тоже, должно быть, знакомо читателям ежедневных газет: ведь она была «крещена» когда-то по имени города Гуэ, в прошлом королевской резиденции, а ныне одного из центров антиамериканских и антиправительственных волнений на Юге. Что касается меня, то мне «главной улицей» всегда казались набережные, опоясавшие красивейшее озеро Возвращенный меч в середине города с его маленькими островками, на которых возвышаются старинные пагоды.

Но сейчас не только вековые стены храмов отражаются в спокойной глади озера. Отражаются в ней и свежие, не успевающие порасти травой земляные скаты противовоздушных убежищ. Тут же неподалеку женщины, сидя на тротуарах, плетут из пальмовых волокон маскировочные сетки. Из витрин городских фотографий смотрят лица юношей и девушек в военной форме, при многочисленных орденах. Да что фотографии — в толпе на улице, в книжных магазинах, в залах многочисленных выставок, посвященных сегодняшнему дню страны, то и дело встречаешь парней в военной форме, с чуть привядшими веточками маскировки на шлемах. А неподалеку, за Красной рекой, лежит пригород Ханоя — Джалам, или Зялам. Там аэропорт. Там — совсем недавно — рвались уже американские бомбы...

Мирный город Ханой становится Городом-Солдатом. Это вынужденно. Но полную бойцовскую выкладку он несет с честью и достоинством. Один поэт сказал как-то: «Медузино лицо войны». Образ, в общем, довольно точен: не одна душа способна окаменеть, глянув в это страшное лицо. Но не окаменела душа Вьетнама, не окаменела душа столицы: став Городом-Солдатом, Ханой остался Городом-Человеком. Я рад был сообщить друзьям-театралам, что в Старом и Новом городе продолжает работать добрый десяток театров: в здании «разговорной», или «современной», драмы можно посмотреть пьесу о южновьетнамском герое Нгуен Ван Чое, в «Золотом Колоколе» — спектакль традиционного жанра на исторический сюжет, с великолепной акробатикой, с пиротехникой и барабанным боем. Я рад был рассказать о новых работах художников, о новых книгах поэтов, о том, что издательство «Ван Хок» подготовило первое отдельное издание стихотворений Пушкина на вьетнамском языке (переводы пушкинской прозы были изданы раньше). Молодой поэт Тхай Туан, автор значительной части переводов (он тоже учился в Москве), рассказывал, что Пушкина вьетнамские полиграфисты набирали вне очереди как самое срочное издание военного времени. Набирали за пределами столицы, в типографии, эвакуированной в безопасное место, как и некоторые другие предприятия и учреждения. Почетное место в книге отвели оде «Вольность».

Все это не мелочи, не частности. Те, кто планирует и направляет полеты американских бомбардировщиков, рассчитывают, безусловно, не только на военно-экономический, но и, конечно, на психологический, моральный эффект. Терроризировать, запутать, подавить, низвести до уровня объятого ужасом стада — вот, несомненно, один из «дальних прицелов» бомбардировочной «стратегии». И то, что этот дьявольский расчет проваливается на каждом шагу, — само по себе уже победа. Победа света над мраком, человека над зверем.

Еще вспоминается пулеметное гнездо на берегу реки Ма, в провинции Тханьхоа. У зенитного пулемета дежурил молодой парень, боец народной милиции, крестьянин из местного кооператива. На циновке в крохотном блиндажике лежала толстая потрепанная тетрадка. В ней оказались стихи. Вот одно из них в переводе:

Радость в сердце и радость во взгляде

У тебя, у меня и у всех.

Знамя Первых вручали бригаде,

Знамя Первых — за общий успех.

Мы стремимся вперед окрыленно,

Для мечты не жалеем труда.

Знамя! Будь к нам всегда благосклонно!

Оставайся у нас навсегда!

Быть может, не самые лучшие стихи из тех, какие мне доводилось читать или даже переводить. В чем-то, безусловно, прямолинейные, риторичные. Но, право же, есть что-то трогательное в этой поэтической просьбе: «Знамя! Будь к нам всегда благосклонно!» Почти точно так и было в оригинале и в подстрочнике, я постарался сохранить авторскую интонацию.

И таких вот «самодеятельных» поэтов во Вьетнаме тысячи и тысячи. Едва ли не каждый третий грамотный человек время от времени выражает свои чувства в ритмически организованной строке. Не думаю, что следует впадать по этому поводу в умиление, пуская в ход готовую формулу — «страна поэтов». Как известно, не всякий пишущий стихи — поэт; далеко не все, что приклеивают «самодеятельные» стихотворцы на особые «доски-стенгазеты», одинаково хорошо. Кстати, я имел уже случай писать, что и сами авторы не относятся к своему творчеству как к чему-то исключительному, как-то выделяющему их из среды товарищей. Они вовсе не собираются «теснить» профессиональных литераторов. Наоборот: тем выше авторитет поэзии Нгуен Динь Тхи или Те Ханя — ведь читатели у них квалифицированные, настоящие ценители! Недаром и поэтические чтения, которые бывают время от времени в древнем храме литературы (есть и такой в Ханое!), неизменно собирают широкую аудиторию и проходят с большим успехом.

Кажется, не избежал я некоторого «крена» в своих заметках — увлекся, когда дело коснулось поэзии. Но, может быть, не так уж виноват я? Советский шахтер в городке специалистов Ким Льене, на окраине Ханоя, рассказал мне, какими самоотверженными и старательными помощниками оказались вьетнамские горняки. Геолог нахваливал своих учеников-вьетнамцев: прирожденные изыскатели! Футбольный тренер, москвич, приглашал лично убедиться: какие перспективные, талантливые спортсмены! Им бы всем условия, им бы долгий мир на их землю — они бы чудеса сотворили!

Разве мудрено, что я, рассказывая о том, какой народ борется и страдает, страдает и борется на зеленой земле Вьетнама, обратился к самой близкой и дорогой мне сфере — сфере поэзии?!

А испытания, выдавшие на долю этого прекрасного народа, поистине тяжелы. Да, друзья мои, то, что можно увидеть в разрушенных городах Демократического Вьетнама, вполне соизмеримо с картинами наших военных лет. И даже очень похоже. Разные народы по-разному строят свои дома, существуют различные архитектурные стили, но руины всегда схожи. Один и тот же «стиль», одна и та же «архитектура» — горькая и ненавистная архитектура смерти и разрушения. Разбитая — и все-таки живая, работающая! — электростанция в Тханьхоа. Разрушенные, опустелые жилые кварталы Виня. Уцелевшая колокольня католической церкви среди усеянного обломками пустыря. Начисто сметенные с лица земли поселки вдоль знаменитой «дороги номер один» — той самой, которая пронизывает весь Вьетнам, Северный и Южный, являясь главной транспортной артерией страны. Красное кирпичное крошево, школьные тетрадки в пыли, с расплывшимися от дождей чернильными строчками, черепки посуды, обломки нехитрой мебели. И действительно, холодно становится бродить среди этих руин, несмотря на всю тропическую жару...

И еще, еще раз поражаешься терпению, мужеству, выдержке людей, живущих на этой земле: саперов, в десятый, в двадцатый раз наводящих понтонную переправу на месте разрушенного моста; крестьян, которые в перерыве между налетами терпеливо высаживают на залитые водой поля нежную рисовую рассаду; учителей, ведущих занятия в эвакуированных школах — в больших крестьянских хижинах, в меру возможностей переоборудованных под классы...