Бесконфликтная бригада

Линия не может пропустить больше деталей, чем ей предписано конструкторами и технологами. Если она работает всю смену без единого простоя – это и есть рекорд. Через свой предел, «через не могу», как ее ни настраивай, как ни подстегивай, она перешагнуть не способна. Автоматы не знают порыва. Больше нельзя – и все тут. Но и меньше нельзя, если без остановок. Автоматы признают только ритм.

Ритм – принцип бригады. План. Пусть не больше, но и не меньше. Если сегодня сбился с ритма с плюсом, завтра жди сбоя с минусом. Такие перепады ни к чему. Одна нервотрепка. И в конечном итоге – проигрыш.

Однажды я пришел в цех, когда один из станков Гвоздева был разобран. Сергею помогал Володя. Подходили другие ребята. Что-то не ладилось. На ящик, почти доверху забитый необточенными клапанами, никто вроде не обращал внимания. Что толку охать? А стальные «рюмки» с тихим звоном «капают» и «капают»...

Сергей – лоб вспотел, руки непривычно черны от солидола, – налегая на длинный прут, пытался что-то сдвинуть внутри станка. Я опасался, не слишком ли грубо он обращается с таким «чутким» станком. Поди его после этого настрой. Но Сергей не отвечал. И глаза его были не так добры, как всегда.

Потом, когда станок ожил, он сказал:

– Ремонт – это нервы. Одно только знаешь: скорей, скорей. Кому охота наверстывать, догонять? Нет ничего хуже – сбиться с ритма.

Ремонт – это аврал. А авралы здесь, как уже говорилось, откровенно не любят. Порыв – в общем-то дело хорошее, но место ли ему среди автоматов? Не вписывается вроде. С ритма сбивает.

Мне вспомнилось: несколько лет назад на этом же заводе, только в другом цехе, я познакомился с Дмитрием Мелехиным. Он тоже наладчик, но у него другие детали – толкатели клапана. Рассказывал тогда Дмитрий,

как соревновался с Вячеславом Торопиным. Соревновались на равных. То один чуть-чуть выйдет вперед, то второй. Но только чуть-чуть.

Правило известное: не спеши быстрее автомата. Уважай цикл, ритм, темп. Ровной работе цены нет. Прекрасно, если нажал кнопку и ни к чему больше не притронулся. У шофера – руль, у летчика – штурвал, у токаря – рукоятка, а у наладчика – ничего. Он – отдельно от автомата. Через какую-то «трансмиссию» не связан с ним. Не может добавить газу или оборотов. Стой, и все. Доверься автомату.

Вроде и не соревнование. Автоматы, что ли, соревнуются?

Оно бы и пусть. Все равно больше их не сделать. 4700 деталей – предел.

А у Николая Матвеева с соседней линии к концу смены – 5000 штук...

За смену Дмитрий находил время раза два сходить к соседям. К одному подойдет, ко второму. И обязательно – к Матвееву. О чем спросит, прикурит, а то молча. И как бы ненароком бросит взгляд на счетчик.

Перед обедом у Матвеева – столько же. А к концу смены – на триста деталей больше.

Никаких чудес. В обеденный перерыв, когда все уходят в столовую, Матвеев остается у автомата. Достает из своего ранца бутерброды, разве что за молоком сходит в буфет. Тут и обедает. Привык так.

После обеда у Дмитрия остается еще несколько минут, чтобы сыграть в шашки. Отгорожено место, столы стоят – тут все собираются в перерыв. Шашки, шутки, смех – отдых все-таки.

Матвеев тут не бывает. От станка не отлучается. Все автоматы выключены, а его щелкает. Вот тебе и триста деталей сверх предела.

Матвеев постарше лет на десять. Человек серьезный, работящий. Семья? Лишняя копейка в доход? Никак нет. Никаких добавок к бюджету. Что же тогда? Ничего как будто. Никто никогда, естественно, не просил Матвеева работать в обеденный перерыв. Не намекнул даже. Наоборот, в шашки играть приглашают. Настойчиво, чуть ли не за руку тянут. Да брось ты, мол, пошли. А он работает.

Не всем это понятно. Матвеев и не объясняет ничего. Видит, что можно работать, и работает. А людей это смущает. И Дмитрию как-то не по себе. Неловко как-то. Чего бы беспокоиться? Ясно, что перерыв не в счет. А без него и Матвееву не выйти за предел. Но как уйти, чтобы в конце смены не взглянуть на счетчик Матвеева?