Перестроив анализатор, я снова включил воспроизведение. При первых же звуках у меня защемило сердце. До сих пор не могу разобраться в своих ощущениях: чувство жалости смешивалось с необычайным волнением, которое все нарастало и усиливалось. Теперь я уже никуда не летел, а как бы сжимался в крошечный комок. Музыка давила на меня, пронзала миллионами иголок, сжимала в точку, которую я остро ощущал ноющим и замирающим сердцем. Передо мной, за мной, внутри меня мелькали какие-то удлиненные тени, как стрелы, летящие со всех сторон, причем видел я их не глазами, а всем телом, каждой клеточкой кожи, и вот когда уже стало казаться, что сейчас я исчезну, превращусь в ничто, магнитофон выключился, и я отчетливо почувствовал, как возвращаюсь в прежние свои размеры.

То, что я испытал в третий раз, не назовешь не чем иным, как стремительным засасыванием во вращающуюся воронку. На моих глазах в доли секунды рушился мир: хаотически перемешанные, причудливо раскрашенные проносились через меня какие-то острые изогнутые обломки, какие-то пляшущие и бесследно исчезающие фигурки, полосы, зигзаги, спирали, крутящиеся, извивающиеся, дергающиеся. В страхе, какой бывает только в кошмарных снах, почти теряя сознание, я явственно ощущал, как чудовищный вихрь скручивает, растягивает меня в тонкую бесконечную нить и я превращаюсь в линию, извивающуюся и вот-вот готовую прерваться, раствориться в этом волчке, исчезнуть. Теперь-то я знаю, почему так сильно потряс меня и Виталия второй и особенно третий слой этой записи: слишком на большую глубину проникли мы для первого раза.

Потом при помощи доброй Зои я более спокойно и осмотрительно исследовал «пещеру», как я назвал эту запись. Я спускался туда уже не как отчаянный авантюрист, а как дотошный исследователь, осматривающий и выстукивающих каждый миллиметр своего пути. И с каждым разом я все более убеждался в том, что это искусственная музыка, созданная какими-то могучими существами, обладавшими такими источниками, о каких мы еще и не мечтали, умевшими композировать звуки так, что они вызвали удивительные иллюзорные ощущения, при которых сама реальность тускнела и исчезала. И второе: я отчетливо понял, что запись либо не закончена при ее создании, либо оборвана впоследствии, либо конец ее заэкранирован каким-то мешающим устройством типа глушителя, которое могло быть на самом источнике.

Чем больше я вслушивался в музыку и размышлял над ней, тем все сильнее и сильнее тянуло меня в те места, где она была записана. Я уже был почти уверен в том, что источник должен представлять из себя большую, достаточно гибкую мембрану, способную колебаться в очень широком диапазоне. Я долго ломал голову, соображая, что бы могло быть такой мембраной, пока наконец не вспомнил случайно брошенные Виталием слова о том, что в ту ночь, когда музыка попала на магнитофонную пленку, они располагались на берегу горного озера. И меня осенило: озеро! Я нашел самую подробную карту этого района, разглядывал ее почти целый час, запомнил наизусть все мельчайшие штрихи и, когда пришел домой, воспроизвел с фотографической точностью. Да, там было озеро, небольшое и круглое - на карте оно выглядело как горошина средней величины. Я решил всесторонне изучить этот район и за две недели перечитал методом беглого чтения все, что касалось геологии, археологии, антропологии, истории этого края, познакомился с работами Черского, Хангалова, Мельхеева, Солоненко, Окладникова. В Институте земной коры мне дали последние данные по сейсмичности и результат машинного расчета вероятности крупного землетрясения в точке расположения озера. Вероятность эта оказалась весьма высокой, и научные сотрудники института в порядке юмора проинструктировали меня, как себя вести в горах в случае землетрясения в девять-десять баллов.

Легенда, которую рассказал Василий Харитонович, внезапно добавила еще одно существенное звено в цепь моей гипотезы. Теперь стало ясно, что источник надо искать на дне озера в те дни, когда происходят землетрясения. Тогда вода озера приводится в колебание, частота собственных колебаний массы воды в какой-то момент времени совпадает с частотой колебаний источника, и поверхность воды начинает играть роль огромной мембраны этого своеобразного динамика.

Я уже говорил о том, что у меня сложилось мнение, будто запись то ли обрывается, то ли не закончена, то ли экранируется каким-то глушителем. Проверить это можно было только непосредственным изучением источника, то есть взяв его в руки и разобрав на составные части, как мы это делали в детстве с отцовскими часами. Короче, все сводилось к тому, что надо было при первом же проявлении звука немедля лезть в воду и доставать источник. Здесь следует сказать несколько слов о причинах моей поспешности.

Мне было известно, что место расположения озера было районом очень высокой сейсмичности. В Институте земной коры я нашел данные о годичных перемещениях верхних пластов земли и массу фотографий, показывающих, как резко меняется ландшафт в результате сейсмической деятельности. Там, где в прошлом была равнина, теперь зияла глубокая впадина, залитая снеговыми водами. Где раньше громоздились скалы, теперь белела каменная россыпь. Тут и там были замечены вновь образовавшиеся трещины, оползни, вздутия, сбросы, провалы и так далее. Правда, ученые считали, что район озера наиболее устойчив против сейсмических колебаний, так как имеет какую-то особую геологическую структуру, представляя собой почти полностью замкнутое кольцо. Но устойчивость эта гарантировалась до пяти-шести баллов - при более сильных землетрясениях вероятность раскола кольца, или точнее подковы, резко возрастала. По прогнозам института, исходя из повторяемости землетрясений, это лето должно было быть сейсмически особенно напряженным: ожидали десятибалльного толчка.

В первый же день, как только мы расположились, я незаметно от всех обежал окрестности озера и сделал два любопытных наблюдения: во-первых, я нашел пещеру, которой не было на карте; во-вторых, обнаружил свежую трещину, которая начиналась примерно в ста метрах от озера и тянулась по склону, в сторону седловины, разделявшей могучие хребты. Я вставил в трещину затесанные прутья для контроля ее ширины. Как уже известно, в ту же ночь произошло землетрясение, и мы услышали работу источника. Качество звука по сравнению с записью прошлого года заметно снизилось: появились какие-то хрипы, свисты - я понял, что источник доживает последние дни. Едва все улеглись спать, я, захватив фонарик, кинулся, проверять трещину. Я был ошеломлен: трещина настолько раздалась, что все мои затесанные палки провалились в нее, а они были по крайней мере в два пальца толщиной каждая. Но еще больше я поразился, когда обнаружил, что проклятая трещина доползла до озера и ушла под воду. Если она расколет всю чашу, то резонансные свойства озера могут настолько измениться, что музыка прекратится. Я сидел на берегу, смотрел на четкий силуэт хребта, вздымавшегося передо мной в ночном прозрачном небе, и напряженно думал. Я думал вроде бы ни о чем, то есть я не могу сказать, что думал именно вот об этом или этом. Нет, как личность, как хомо сапиенс по имени Янис Клаускис, я отпал, исчез - остался только мозг, занятый своим делом, решением какой-то чрезвычайно сложной и обширной задачи, о которой я даже и не подозревал. И вдруг на меня нашло странное видение, мне представилась удивительная картина внутреннего строения всего этого района с различной цветовой окраской различно напряженных участков платформы. Светло-оранжевые массивы гор опирались на красные. ярко-красные пласты, изрезанные черными поперечными трещинами, которые тянулись друг к другу снизу и сверху. В том месте, где располагалось озеро, толщина нижнего слоя была минимальной, а цвет - самый яркий. Именно под озером наиболее ярко сиял красный свет, слабея, тускнея, бледнея в обе стороны от чернильно-черной полосы, видневшейся в центре алого сияния. Видение продержалось секунду-две и замутилось, исчезло. Я почувствовал такую жуткую слабость, что задрожали руки, потемнело в глазах, и я свалился в мокрую от росы траву. Ко мне подошел Хара и стал лизать руки, лицо. У меня не было сил отогнать его. Видимо, мозг, собрав по крупицам, систематизировав, сверив, сопоставив все данные и создав передо мной цветной макет горного района, истратил все мои запасы энергии. Я лежал вялый, чуть живой, и мне казалось, будто верхняя часть головы отсутствует.

К утру я дополз до палатки и кое-как, на час или полтора забылся тревожным сном. Я был убежден в том, что затягивание поисков недопустимо, потому что, по моим, правда, интуитивным, соображениям, состояние пласта, на котором мы находились, было критическим.

И еще одно обстоятельство, может быть, еще более страшное, чем землетрясение, проявилось в первую же ночь после появления звука. Я имею в виду странное поведение Виталия, да и не только его одного - всех нас. Я не знаю, что ощущали Виталий и другие члены экспедиции, скажу о себе. Постоянный страх, настороженность, недоверие даже самому себе, стремление спрятаться в пещеру или в какую-нибудь ямину, под корягу и тому подобное. Чтобы преодолеть этот странный комплекс, приходилось тратить уйму сил, стискивать зубы и' буквально насильно заставлять себя заниматься тем делом, ради которого мы проделали столь трудный и дальний путь. Виталий же, судя по всему, «сломался» от первого прикосновения натурального, что ли, звукового поля. Не буду притворяться, будто я понял это сразу, в тот же час - увы! Просто сработал инстинкт самосохранения, а уж потом разум...

Продолжение следует.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.