Глава одиннадцатая, рассказанная Зоей Семенцовой

В ту ночь я долго не могла заснуть. На меня напал какой-то озноб, как при малярии или воспалении легких. Я прощупала пульс - нет, сердце работало, как обычно, восемьдесят ударов в минуту, наполнение хорошее, а внутренне ч вся содрогалась: то в жар кидало, то в холод. И вдруг раздался звук и стало трясти. Не помня себя, я выскочила из палатки и бросилась бежать. Мне казалось, что на меня рушатся все горы, какие только есть вокруг. Земля прыгала подо мной, и я, запнувшись, упала. В этот момент я оглянулась и на фоне пронзительно-синего неба увидела, как вздрагивает и раскачивается скала, под которой стояли наши палатки. Пыль, серебристая, светящаяся, клубами, толчками вздымалась от трясущейся фигуры всадника. Я вдруг вспомнила про Яниса - ведь он там, в палатке! Если скала рухнет, он погиб. Я вскочила на ноги, но тут же повалилась, как пьяная, - земля подо мной ходила ходуном. Тогда я побежала на четвереньках, как обезьяна, как зверь какой-то. Помню, страха я не испытывала - был злой восторг, опьянение, порыв. Огромными прыжками, не чувствуя боли, я стремительно добежала до палатки, рванула полог и кинулась к Янису, вернее, к той темной фигуре, которая вырисовывалась под одеялом. Каков же был мой ужас, когда, разворошив все, я обнаружила, что Яниса в палатке нет - одна лишь бутафория. Чья-то страшная физиономия заглянула снаружи, потянула ко мне свои жуткие руки, я забилась в угол, - тут начался какой-то кошмар, словно в страшном сне...

Мне было холодно и жутко. Сжавшись в комочек, я лежала в темном углу пещеры. Надо мной стоял кто-то, часто дыша, как после быстрого бега. Я зажмурилась, приготовившись к смерти. Он притронулся ко мне, и я узнала Умника. Он звал куда-то, но я так ослабела, что не могла встать. Тогда он поднял меня и на руках вынес из пещеры. И понес вниз, к озеру, прыгая с камня на камень. При каждом толчке острая боль разрывала мои внутренности. Я застонала. Умник остановился передохнуть, и тогда я увидела белую высокую скалу. Умник понес меня к ней. Было страшно, но я держалась - ведь Умник не боялся, а он не самый смелый из наших. Вблизи скала оказалась очень высокой, до самого неба, гладкой, как рог быка. Умник осторожно притронулся ладонью к скале. Перед нами открылся вход, и там, внутри, все было белое, светлое, теплое - туда хотелось войти. Умник внес меня внутрь. Вход закрылся, но не сделалось темно, как в нашей пещере, когда мужчины задвигают плиты, а, наоборот, стало еще светлее. Умник положил меня в центре этой белой пещеры и отошел к стене. Мне не было страшно. Боль утихла. Я согрелась и уснула.

Мне снилось, будто я иду с маленьким ребенком на руках по теплой, мягкой земле, а возле ног шумит и пенится теплая зеленая вода. И такая прозрачная и чистая, что сквозь нее виден каждый камешек. И так много воды - насколько хватает глаз, все вода и вода. А берег - широкая полоса желтой искристой земли, мягкой и теплой, - тянется от одного края горизонта до другого. По левую руку - бескрайняя зеленая вода, по правую - теплая желтая земля и густые заросли зеленых пахучих деревьев с широкими, раскидистыми листьями и желтыми круглыми плодами, в которых такой прохладный и вкусный сок. И кругом по желтой искристой земле валяются розовые, зеленые, пятнистые, черно-бархатные, голубые раковины и тонкие красивые камни, похожие на ветки деревьев или рога оленей, только белые, как иней. И вода все накатывается, накатывается, волна за волной, и стекает обратно - бесконечно. Я иду с ребенком на руках, одна, кругом ни души, но мне не страшно, а как-то радостно и спокойно на душе, потому что мой ребенок здоров, спит, а я жду любимого человека - он вот-вот должен вернуться из дальней поездки. И, понимаете, я иду и плачу - плачу и смеюсь от счастья, потому что это действительно счастье: быть молодой, любящей, любимой и матерью здорового ребенка от любимого человека. Сплю и не хочу просыпаться - не хочу обратно в темную, холодную пещеру, не хочу!

Но сны проходят, как и все другое. Я проснулась от шума и криков. Я лежала на шкуре Умника возле большого, горячего огня. Большая Женщина была еще ближе к огню, но не боялась. Мне было тепло и жутко и не хотелось шевелиться. Другие ели странное коричневое мясо. Рядом со мной спал Старик. В его ногах лежал прирученный раненый волк. Большая Женщина держала над огнем прут.

Вдруг из темноты ночи появился Верзила. Он волоком тащил кого-то, держа его за одну ногу. Голова и руки волочились по земле, ударяясь о камни. Верзила подтащил его ближе к огню, и я узнала Умника. Он был весь в крови, черный от побоев, но еще живой. Верзила взял у Большой Женщины свою дубину и поплевал на ладони.

Я вскочила, бросилась на Верзилу и так сильно толкнула его, что он не удержался на ногах и повалился в огонь. Шерсть на шкурах, в которые он был завернут, вспыхнула, загорелись волосы на голове - Верзила выкатился из огня, дымящийся, ревущий, с лицом, перекошенным от боли и ужаса. Большая Женщина с воплем отскочила от него, крутящегося по земле, вдруг опустилась на колени и зарыдала. Верзила катался где-то в темноте и громко стонал. Я была зла и ничего не боялась: двое других по моему знаку подняли Умника и понесли за мной в пещеру. Я чувствовала себя здоровой и сильной и велела положить Умника на то место, где обычно спал Верзила. Это было самое теплое, самое удобное место. Тут же лежали старые шкуры, и я укрыла дрожащего от холода Умника. Другие смотрели на меня со страхом и почтением, ведь я, маленькая Дохлятина, не побоялась самого Верзилу и столкнула его в огонь. Я приказала им закрыть вход в пещеру, и они кинулись выполнять мой приказ. Но плита была слишком тяжела для двоих - они сопели и кряхтели, но не могли сдвинуть ее с места. Снаружи раздались шаги, и двое других трусливо убежали. Я легла возле Умника, готовая на все. В пещеру осторожно влезли Большая Женщина, Верзила и Старик. Верзила тихо стонал, от него пахло паленой шерстью. Большая Женщина увидела, что место Верзилы занято, и сказала Умнику, чтобы он убирался. Тогда я поднялась, нашла ее руку, положила себе на живот и сказала, что у меня будет ребенок. Старик передал мои слова Верзиле и увел его в угол, где обычно лежала я. Там из трещины сверху всегда сильно дуло, но Верзила был жирный и не боялся холода. Большая Женщина ушла к Верзиле. Я легла возле Умника и укрылась его шкурами. Нам вдвоем было тепло и уютно, и я быстро заснула.

Глава двенадцатая, рассказанная Анисом Клаускисом

Трансформация во времени произошла настолько незаметно и иллюзия была настолько яркой, что я, так же как Василий Харитонович, могу только удивляться: где сон, а где явь. Я сказал «иллюзия», применив это слово к прошлому, - с таким же правом я мог бы сказать «иллюзия» про настоящее и будущее...

... Я бежал по тропе к озеру. От белого камня, спустившегося с неба, доносился надсадный плач ребенка. Я бежал и думал, что возьму ребенка и отдам Дохлятине, тогда Верзила оставит ее в покое. И вдруг я увидел, что Верзила гонится за мной. Жизнь моя в один миг повисла на волоске: либо спасаться бегством, либо падать на землю лицом вниз и позой смирения просить пощады. Я помчался что есть духу к озеру через заросли травы. У него ноги были длиннее, но зато я был легче. Вот и озеро! Я кинулся в воду прямо в шкуре и в подошвах. От страха я не чувствовал холода и плыл, быстро перебирая руками и ногами. Верзила метался вдоль берега. Ему жалко было бросать дубину, страшно было лезть в холодную воду, но и боязно было других, которые, как стая шакалов, окружали его и готовы были отомстить за старые обиды. Наконец ненависть ко мне переборола все, и Верзила, бросив дубину, кинулся в воду. Вскоре я понял, что его широкие, сильные руки на воде работали лучше, чем мои. Я плыл и смотрел на высокий белый камень, как на спасение. Голос плачущего ребенка отчетливо доносился сверху, из темной дыры, в которой что-то блестело. Я уже слышал за собой сиплое, тяжелое дыхание Верзилы, когда вдруг из высокого белого камня вылетело Что-то и упало недалеко от меня. Я подплыл ближе и едва протянул руку к Чему-то, что упало с высокого белого камня и было похоже на сплющенное яйцо, как Верзила ударил меня по руке - Что-то ушло под воду.

Я нырнул, пытаясь поймать Что-то, но оно утонуло. Я вынырнул. Верзила схватил меня за горло н стал душить, но почему-то отпустил и, как заарканенный, заскользил к берегу, тараща глаза и размахивая руками. Я поплыл к другому берегу. Из последних сил я выбрался на камни и отполз в траву. Ребенок затих. Я отлежался и, поднявшись, медленно побрел к высокому белому камню. Еще издали я увидел в основании камня вход в пещеру - она была светлая, неглубокая и теплая. Меня так потянуло внутрь, что я не удержался и осторожно вошел. Вход закрылся за мной, но я не испугался - только удивился. Передо мной открылся еще вход, поменьше, и там, дальше, тоже была пещера, тоже светлая и теплая, только маленькая. Я вошел в нее, вход закрылся, и снова я не испугался. Я стоял в ней в полный рост, и над головой еще было много свободного места - можно было вытянуть руки. Вдруг пол стал сильно давить на подошвы, и в голове сделалось туманно. Я закачался, но тут же все прошло, и вход снова открылся. Я осторожно выглянул: передо мной была светлая и теплая пещера, но совсем другая. Эта была огромна и просторна. В центре в круглом углублении была вода, в ней виднелось точно такое же Что-то, что утонуло на середине озера. Сзади раздался шелест, я обернулся и вскрикнул от удивления: стена на высоте моей груди отвалилась, и образовалась большая дыра, сквозь которую видны были горы, лес, наша пещера и внизу - озеро. На берегу Старик и другие связывали Верзилу. Они возились с ним, как с медведем, - он рвал в клочья путы, отбрасывал других, но они, как муравьи, облепляли его, наваливались на руки и ноги, и он рычал и выл от бессильной ярости. Я заплясал, предвкушая, как они сейчас прикончат Верзилу, но тут Старик увидел стадо кабанов, я тоже их увидел, и другие, бросив Верзилу, погнались за кабанами. Возле Верзилы остался один Старик - он ударил Верзилу дубинкой, связал по рукам и ногам, вскочил на лошадь и ускакал вслед за другими. Я видел, как впереди, колыша траву, неслись кабаны, а за ними, рассыпавшись цепью, бежали другие. Старик скакал на кобыле и гортанным голосом подавал команды - другие слушались его. Я с жадностью следил за охотой. Отсюда было видно, как другие загнали кабанов в каменный клин с отвесными стенами и начали избивать их - вопли и визг еще долго доносились оттуда.

От усталости и голода я опустился на пол и заснул было, но вдруг земля подо мной задрожала, вода в яме, в центре пещеры, покрылась рябью, заволновалась, и я услышал звук - такой страшный звук, будто выл большой голодный волк, рыдала раненая сова и плакал маленький ребенок одновременно. Звук исходил от воды, от того белого и круглого Чего-то, что было похоже на Что-то, утонувшее в озере. Мне хотелось вскочить и бежать, но вместо этого я ползком приблизился к воде. Едва я обмакнул пальцы, как звук изменился. Я погрузил кисть - звук стал приятнее, не таким резким и выворачивающим душу. Тогда я опустил в воду одну руку, потом другую - звук еще более смягчился. Тогда я опустил в воду ноги и погрузился весь, по самое горло, - звук стал певучее, как будто запела стая перелетных птиц. В воде было тепло и приятно, и я плавал, нырял и кувыркался, как рыба. Внезапно я случайно дотронулся до белого и круглого Чего-то, лежавшего на дне ямы...

... Вынырнул я на середине озера. Солнце палило нещадно, но здесь, в воде, было не так жарко - два могучих вентилятора Станции Контроля Космических Объектов (СККО) подсасывали к озеру холодный воздух с вершины восточного хребта. До конца дежурства было еще полтора часа, и я включил гермошлем, чтобы проверить показания приборов и окинуть взглядом Входной Экран.

Гермошлем - очень удобная штука: где бы вы ни были, в озере, в лесу ли, на вершине горы, - в радиусе десяти километров гермошлем соединит вас с контрольным пунктом, и перед вами как наяву возникнут приборы и экраны, как будто вы перенеслись в операторский зал. Просто не верилось, что было время, когда операторы как идолы торчали перед приборами, не смея никуда отлучиться. В гермошлеме вы можете бродить где угодно - одновременно видеть показания приборов и любоваться природой. Зрительная память гермошлема автоматически, без каких бы то ни было усилий с вашей стороны следит за малейшими изменениями в показаниях приборов, и, как только какой-нибудь параметр превысит допустимое значение, шкала начнет аритмично мерцать синхронно с негромким, тревожным позвякивани-ем. Если же вы не среагируете, то получите порцию электрощелчков, которые способны разбудить любого засоню.

Итак, я переключил гермошлем на обзор прибора и Входного Экрана. По Инструкции такие проверки полагалось делать каждый час, но мы с женой считали этот пункт пережитком прошлого: ведь подобные системы были просты, как транзисторы, и работали без сбоев сотни лет на межпланетных радиомигалках. Однако как бы мы ни считали и как бы ни критиковали Инструкцию, а Инструкция была для нас законом, нарушить который можно только раз - Автомат Станции сразу отключал нарушителя от систем контроля, и вы должны были подыскивать себе другое занятие - всякие переговоры с Автоматом исключались.

Осмотрев приборы, я перевел глаза на Входной Экран. Каждый раз, когда я смотрю на него, я поражаюсь нашему пристрастию к старомодным названиям и терминам. Входной Экран! Надо же было так скучно, так банально назвать гениальнейшее изобретение последнего столетия! И главное - ничего, что походило бы на старые, давным-давно вышедшие из употребления экраны. Просто перед вами возникало черное, разбитое на квадраты пространство космоса. Квадрат за квадратом плавно проходили перед глазами, просматриваемые бегающими лучами на глубину в два световых часа. Поговаривали, будто бы Другие уже испытывают системы с глубиной просмотра до пяти световых часов - если это так, то в случае появления космического объекта они смогут перехватить его прежде нас и «высосать» полезную информацию. Такого еще не случалось за всю историю человечества, но Инструкция требовала, чтобы мы были готовы к любому варианту...

Входной Экран зиял, как огромная мрачная дыра в ничто. Иногда мне даже казалось, что из него веет холодом, хотя, конечно же, никакого холода не могло быть, потому что это было чисто иллюзорное изображение. Я осматривал свой сектор квадрат за квадратом, когда вдруг скорость просмотра резко возросла, квадраты замелькали передо мной, как кадры древнего примитивного кинематографа, - я весь напрягся, ожидая чего-то необычайного. Таких явлений еще не отмечалось за все время существования станции. От мелькания черных, зияющих дыр у меня закружилась голова, я забыл, что нахожусь в воде и что надо хотя бы чуть-чуть грести, пошел на дно и порядком нахлебался. Вынырнув и протерев глаза, я с удивлением обнаружил, что передо мной «висит» квадрат, уже просмотренный мною, с яркой, все увеличивающейся точкой, движущейся прямо на меня. Включился автоматический хронометр, и сбоку экрана светящимися цифрами начался отсчет времени и расстояния. Тут же пришел сигнал о том, что Станция успела взять объект под свой контроль. Это значило, что любая информация, в виде ли электромагнитного излучения, в виде ли гравитационных волн, или комбинированными способами, например, шнур в шнуре, - вся информация, которую мог бы передавать космический объект любым известным способом, надежно экранизировалась и сообщалась только на нашу Станцию. Подобные системы Других уже ничего не могли перехватить.

Я сообщил обо всем этом через стереофонический мегафон повсеместного действия - мой голос, как эхо, позвучал по всему горному району. Даже если кто-то из сотрудников Станции был бы на охоте на расстоянии до двадцати километров, то услышал бы мое сообщение.

Точка нарастала, и, когда появился Главный, она была величиной с кедровый орех. Объект шел с огромной скоростью, системы наблюдения выдавали результат с большой погрешностью - на самом деле объект был уже намного ближе к нам, чем это показывал Входной Экран. Правда, надо отдать должное его скромности: время от времени на табло вспыхивали слова: «Не могу оценить точность. Не могу оценить точность». Ну что же, теперь, когда объект в нашем «мешке», особая точность и не нужна - какое имеет значение, через час двадцать он достигнет атмосферы или через час тридцать. Важно, что информация из него уже «выкачивается» нашей Станцией и по специальным каналам связи поступает в Центр. Мы, работники Станции, понятия не имели, что там «качают» наши насосы.

Главный, очень пунктуальный и придирчивый, тщательно просмотрел видеоотчет о начале контакта Станции с объектом и сухо сказал через стереомегафон, что я действовал точно, в соответствии с Инструкцией. У него принцип: никогда никого не хвалить, чтобы потом не жалеть об этом.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.