— Васенька, отпустил бы ты его, а?.. Все под одним небом живем, по одной тропе ходим...
Василий подошел к Малыгину, сказал:
— Встаньте! Как вам не стыдно?..
И, видать, почувствовал Малыгин непреклонность Василия, поднялся с пола, отыскал глазами лавку в углу, присел на нее, безвольно опустив руки.
— Сейчас позовем участкового, — сказал Василий. — Заполним бумаги. И... можете идти...
Но он не успел послать за участковым, мать подошла к нему и, ни слова не говоря и, кажется, недовольная его неуступчивостью, протянула письмо. Василий в первую минуту не понял, что это у него в руках, а потом с излишней поспешностью разорвал конверт, начал читать... Глянул на мать, хотел сказать что-то, да слова застряли в горле, только и подумал: «Аннушка... Аннушка... Едет, значит? Ко мне едет!..»
— Ты права, сестра, — сказал Малыгин. — Все под одним небом живем, по одной тропе ходим. Муж твой не понимал этого. И первенец вроде бы тоже... А жаль! — Глаза у него недобро блеснули.
Но Василий не заметил этого, он и не услышал, что сказал Малыгин, думал об Аннушке, и нежное чувство к ней заполнило все существо его, и уж не оставалось места для обычной человеческой неприязни. Он и о Малыгине едва ли не позабыл. А когда глянул на него, сказал:
— Ладно, отпускаю вас!..
Ему вдруг захотелось быть великодушным. Он чувствовал, что его нынешнее великодушие вовсе не того свойства, от которого становится тепло на сердце, но был не в состоянии сдержать себя, и снова глянул на Малыгина, и в нетерпении указал рукою на дверь.
Тот не поверил:
— Издеваешься, да?.. Но погоди, лихо же тебе будет!.. Хотя... — Глаза у Малыгина сделались маленькими, заискивающими, и Василию стало неловко, и он отвернулся, чтобы не видеть. А тот продолжал: — Если ты и впрямь хочешь отпустить меня, изорви те бумаги, которые там, в тайге... — Он не договорил, соскочил с лавки. приблизился к Василию, задышал в лицо ему... Василий отодвинулся, вытащил из кармана мелко исписанный лист, разорвал на куски, а потом смял их и протянул Малыгину.
— Вот, — сказал. — Берите! И... уходите отсюда, да поживее!..
Малыгин попятился к двери, и радость была на лице его и еще что-то, чего Василий не ожидал увидеть и все же увидел, и на душе стало неспокойно.
— Ты не презирай меня, парень, — сказал, уходя, Малыгин. — Не презирай!..Василий в раздумье постоял на кухне, а потом прошел в комнату к матери — она сидела на диване, опустив голову на руки, и, кажется, плакала. Устроился подле нее, стал рассказывать об Аннушке, которая тоже, как и он, перевелась на заочное и теперь едет к нему... У матери по-прежнему в глазах были слезы, но это были другие слезы, и она уже не отворачивалась от Василия, боясь, что он будет недоволен ею, смотрела на него, слушала и гордилась им.
В дверь постучали, и мать поднялась с дивана. А когда вернулась, недоумение было в лице ее и растерянность. Василий прошел на кухню, где его ждали Малыгин с племянником, а еще участковый милиционер, пожилой, с седыми усами.
— Вот, парень, с заявлением на тебя прибежали эти двое, — сказал участковый. — Говорят, ружье у них отобрал и с тем ружьем на зверя... Я, конечно, не верю им. Знаю Кешку-то... Уж не первый год знаю. А все ж придется поглядеть. — В смущении развел руками: — Когда б не заявление, зачем бы я?.. Иль отца твоего не помню? Доброй души человек был...
Он еще что-то сказал, но Василий не услышал, как раз в эту минуту Малыгин подошел к поняге, которая все так же стояла у двери, пнул ее ногою, сказал:
— Вот оно, мясо-то!.. Улика!.. Стал бы я без пути...Участковый развязал понягу.
— И впрямь мясо, — сказал, выпрямляясь и с укоризною поглядев на Василия. — Как же ты, парень?..
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Так это было на войне
Наука — техника — прогресс
174 отклика на письмо «Диагноз: фанат»