Теплым летним вечером мы - я и старый приятель мой - сидели под соснами на песчаном обрыве; под обрывом - небольшой луг, ядовито - зеленый после дождя; на зелень луга брошена и медленно течет рыжая вода маленькой реки, за рекой - темные деревья, с правой стороны от нас, над сугробами облаков, багровое вечернее солнце стелет косые лучи на реку, луг, на золотой песок обрыва.

Собеседник мой закурил, глядя за реку, и начал рассказывать, не торопясь, вдумчиво:

- Было это года два тому назад, в одном из маленьких городов верховья Камы. Я сидел в уездном комитете партии, беседуя «по душам» с предом и секретарем.

Было воскресенье, время - за полдень, на улице жарко, точно в бане, и - тишина. За крышами домов - гора, покрытая шубой леса, оттуда в открытые окна течет запах смолы и горький дымок: должно быть, где - то близко уголь жгут.

Беседуем мы и уж начинаем немножко скучать. Вдруг с улицы, в открытое окно, поднимается от горячей земли большое, распаренное докрасна бабье лицо, на нем неласково и насмешливо блестят голубовато - серые, залитые потом глаза, тяжелый, густой голос гудит:

« - Здорово живете! Чай да сахар...»

« - Опять черт принес», - проворчал пред, почесывая подмышкой, а женщина наполняла комнату гулом упреков:

« - Ну, что, товарищ Семенов, обманул ты меня? Думал: потолкую с ней по - умному, она и будет сыта? А я вот опять шестьдесят верст оттопала, на - ко! Принимай гостью».

Лицо ее исчезло из окна. Я спросил, кто это. Пред махнул рукой, сказав:

« - Так, шалая баба».

А секретарь несколько смущенно объяснил:

« - Числится кандидаткой в партию».

«Шалая баба» протиснулась в дверь с некоторым трудом. Была она, скромно говоря, несколько громоздка для женщины, весом пудов на шесть, если не больше, широкоплеча, широкобедра, ростом - вершков десяти сверх двух аршин. Поставив в угол толстую палку, она движением могучего плеча сбросила со спины котомку, бережно положила ее в угол, выпрямилась и, шумно вздохнув, подошла к нам, стирая пот с лица рукавом кофты.

« - Еще здравствуйте! Гражданин али товарищ?» - спросила она меня, садясь на стул. Стул заскрипел под нею. Узнав, что я - товарищ, спросила еще: « - Не из Москвы ли будешь?» - И когда я ответил утвердительно, она, не обращая больше внимания на свое начальство, вытащив из огромной пазухи кусок кожи солдатского ранца величиной с рукавицу, хлопнула им по столу, однако не выпуская из рук, и, наваливаясь на меня плечом, деловито, напористо заговорила:

« - Ну - ка, вот разбери дела - то наши! Вот, гляди: копия бумаги из губпарткома - верно? Это - ему приказанье, - кивнула она головой на прела. - А это вот он писал туда. Значит, есть у меня право говорить?»

Минут десять она непрерывно пользовалась этим правом, рассказывал о кооператорах, которые «нарочно не умеют торговать», о товариществе по совместной обработке земли, которому кулаки мешают реорганизоваться в колхоз, о таинственной и не расследованной поломке сепараторов, о мужьях, которые бьют жен, о противодействии жены предсельсовета и поповны - учительницы организации яслей, о бегстве селькора - комсомольца, которого хотели убить, о целом ряде маленьких бытовых неурядиц и драм, которые возникают во всех глухих углах нашей страны на почве борьбы за новый быт, новый мир.

Рассказывая, собеседник мой постепенно увлекался и живо дорисовал фигуру бабы, ее жесты; отметил ее бережное отношение к носовому платку: она раза два вынимала платок из кармана юбки, чтобы отереть пот с лица, но, спрятав платок, отирала пот рукавом кофты.

- Потом от нее несло, как от лошади, - сказал он. - Секретарь налил ей стакан чаю:

«Пей, Анфиса!»

Но она, жадно хлебнув желтенького кипятку, забыла взять сахару, а взяв кусок, начала стучать им по столу в такт своей возмущенной речи, а затем, сунув сахар в карман, взяла еще кусок и сконфузилась:

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.