Утром Асанка долго варил комсу с картошкой. Потрескивали и корчились на огне мелкие сухие ветки. В трубе гудел ветер. Выдувало дым и золу из дырявого очага. Серая пыль оседала на кипящей воде, на серебряной рыбешке. Протирал Асанка прижмуренные от пепла глаза и думал об отце.

Раньше стряпала мать Асанки Айша. Тогда он только кушал и ничего не делал. Но весело было с матерью ходить на базар. Знал Асан: пойдет с Айшей и на свою долю чего-нибудь получит. А просидит дома - даже стручка перцу потом не выпросит. Любил Асанка золотую хурму, из-за лепешки с инжиром готов был бежать на дальний рынок, за нижнюю пристань.

Но давно ушла такая жизнь. Никогда не забудет Асанка последней прогулки с Айшей. Тогда они с базара завернули на мол. К пристани высокими боками прижались заморские корабли. Полотняным лесом качались парусные суда. Бритые люди в синих и белых куртках с золотыми значками на шапках и веселые матросы бегали по самому краешку дамбы, перепрыгивали через протянутые с судов канаты. Асанка так не умел, но хотелось ему быть моряком, ходить в синей матроске с голубым отворотом.

Айша добрая. У нее огромный вздутый живот и мягкие косы под шарфом. Айша любила Асанку и жалела отца, оттого они понесли ему завтрак на пристань.

По длинной сходне с высоким тюком на спине спускался Омед. Издали увидал Асанка отца и дернул мать за шарф. Быстро повернули навстречу и пошли рядом. У весов мать говорила что-то, разводя руками, наверно - просила денег. Загляделся Асанка на огромные пушки, что торчали с кораблей, пока кто-то не сдвинул тюбетейку ему на глаза.

Домой возвращались по Массандровской. В Матросском тупичке, поднимаясь по каменной истоптанной лестнице, мать часто отдыхала, держась за грудь. Вздрагивала корзина в ее руках, а в ней румяные баранки и смеющийся турок на кофейной жестянке подпрыгивали кверху. Слышал Асанка хриплый посвист у матери в горле, тяжким дыханием вздымало живот. Осталось совсем немного ступенек, как с моря загремело, перекатываясь грохотом через Асанку и гулом отдалось в горах. Айша вскрикнула. Только и видел Асан, как веселой козой запрыгала корзина по ступенькам, а за ней кувырнулась Айша вниз головой. Мелькнули красные чувяки на желтых ногах.

Вечером положили Айшу под синюю шаль с посеребренным полумесяцем. Два тоненьких плакучих огонька осветили белую мазанку. Притаились тени в углах, где шептались старухи. На коленях стоял отец и рассказывал мертвой Айше, как надсмотрщик грозил прогнать, если он уйдет с работы к больной жене, a ему, Омеду, некому больше продать свои руки. Часто причитал Омед, поминал шайтана и Аллаха. А когда умолк, - стало тихо, как в пустой мечети.

С той поры окуталась Яйла белым зимним одеялом. Трудно Омеду и Асанке жить без Айши, отец с утра до ночи таскал на пристани тяжелые тюки, перекатывал бочки с известью и нефтью. Домой приходил злой и голодный. Без него Асанка лазил в горы, собирал хворост и готовил обед. А чего он может.

Забулькала в чугунке комса с картошкой. Подмел Асанка веником глиняный пол, сел под окошко на старый железный сундук. Белые шерстяные чулки, что в прошлую зиму Айша связала, стал одевать на чумазые тощенькие ноги.

От ветра ставня билась в стенку мазанки. Гнулось у забора одичалое тонкое деревцо. На полке старые отцовские часы чеканили секунды. Скучно Асанке глядеть в звенящее холодное окошко. Выбежал в садик, ставню наглухо задвижкой прижал. И тупичком спустился с горы па улицу, где люди, где тише ветер.

У турецких кофеен, где цвели Олеандры, сидели за столиками деловые армяне и турки, пили из беленьких чашек густо заваренный кофе. Перед ними на асфальте отплясывала в коротенькой юбочке обезьянка, облезлая и старая, как ее хозяин, горбатый грек. Старик одной рукой дергал за цепочку, а другой вертел ручку шарманки. Острый горб торчал на спине. Протолкался Асанка поближе в толпу и увидел, как гримасничая обезьянка уселась на камни, с лапок отряхнула грязь. Грек снял красную феску и отдал ей. Приседая и покручивая юбочкой, обошла обезьянка столики. В феску на засаленный шелк посыпались медные, серебряные монетки. Хозяин, высыпал деньги в ладонь, сунул в карман и дернул цепочку!

Жадными глазами провожал их Асанка. Вот если бы отец мог обезьянку купить, тогда зачем ему работать на пристани. И Асанка не стал бы варить комсу с картошкой, а пошел бы на рынок в шашлычные петь и плясать с веселой подружкой.

Красная феска мотнула кисточкой за фруктовыми будками и пропала.

К полдню море рассерчало. Буро-зеленые валы катились с горизонта и брызгами перекидывались через стенку мола. Длинным полусогнутым пальцем мол врезался в бухту. Вода прорывалась сквозь пробоины камней и била фонтанами, заливая сложенный под брезентами груз.

Перепрыгивая через озерцы воды, прибежал Асанка на пристань. Старое судно «Отчаянный» мотало из стороны в сторону. Канат, закрученный на «пушку», подскакивал и хлюпал по плитам. Отец в намокших постолах принимал на скользкой сходне мешки из трюма. Внизу пятерка грузчиков, шатаясь от толчков, выгребала утоптанную, как грязный снег, соль. Поочередно ставили мешки на доску, покрикивая:

- Тяни, пошевеливай!

И мешок за мешком проволакивал отец на пристань, где двое молодцов хватали их за углы и подкидывали на согбенные спины грузчиков.

Весовщик, веселый грек Васалиди, а попросту - Иваська, с утра зубоскалил над ними. Чудным казался ему Омед в мокрых постолах. Башлыком торчал угол надетого на голову мешка. По нижнему краю холстины бахромой висели капли дождя и сыпались на полотняные, прилипшие штаны.

- Эй, Омед! - окрикнул Иваська, прищуриваясь колючими глазами. - Воды в море и без тебя много, зачем же ты ее к нам таскаешь.

Отец повернулся и окинул хмурым взглядом Иваську:

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.