Арест лошади

Пока же сошлись линии жеребца Нины Громовой Фиделио и кобылы Михаила Громова Диды — двух чистокровных лошадей, от которых с надеждой ожидалось чистокровное же потомство. Подчеркиваю это обстоятельство, чтобы пояснить, что за шедевр такой четвероногий взлелеял веками туманный Альбион. То, что Джонатан Свифт, повествуя о приключениях Гулливера, изобразил существ человеческой породы мерзкими йеху, говорит о великой мизантропии великого писателя, но что их антиподы, благородные гуингнмы, — лошади, свидетельствует, что Свифт — британец. Аристократия мира людей, ветвистые родословные древа со множеством титулованных предков, занесенных в европейский «Готский альманах» (или старинную российскую «Бархатную книгу»), давали, как известно, и выродков, и отъявленных мерзавцев. Не вдаваясь в особенности экстерьера и иных физических свойств чистокровной лошади, в коих я профан, подчеркну лишь ее моральное качество. Для этого сошлюсь на известного специалиста по английской литературе и заядлого конника Дмитрия Урнова, утверждающего, что если англичанин употребляет выражение «По словам лошади», это значит — без вранья. Представители других пород могут, в общем, схитрить, пожалеть себя, полентяйничать на дистанции соревнований, чистокровная никогда не «врет» — в скачке предельно честна и добросовестна, отдается борьбе так, что сердце может разорваться. Громов в своих записках восклицает: «Чистокровная лошадь — совершеннейшее творение человека в живой природе».

Надо сказать еще, что английские коннозаводчики, тщательно оберегая чистоту женской линии своих скакунов, обогащали мужскую ввозом из Аравии и Средней Азии. Прапрадеды темно-гнедого Фиделио — арабские жеребцы, отсюда его доброта и привязчивость: у бедуинов жеребята росли в семьях, в шатрах, как и дети, тем же питались, знали любовь и ласку. Светло-гнедая в золотистых яблоках Дида числила в далеких предках ахалтекинцев, в них была горда, памятлива на малейшую обиду (Нина Георгиевна вспоминает, что терпению Дида ее научила). Фиделио был сорвиголова, брал препятствия лихо, но небрежно, и при невероятной прыгучести мог и сшибить жердь. Дида же работала, что называется, ювелирно, прыжки ее были настильны. От жеребенка Фиделио II, по-домашнему Федьки, Громов был вправе ждать уникального сплава дарований, его воспитание и оказалось тем экспериментом, который многое сулил, но повлек драму.

Выше я привел фразу из книги Михаила Михайловича — о принципе всестороннего подхода к решению им любой задачи. Далее там сказано: «Я убедился, что ни одна отдельная отрасль науки никогда в жизненной практике не решает до конца той или иной проблемы. Только комплекс соприкасающихся между собой наук дает должный, исчерпывающий эффект». В неопубликованном: «Тренировка лошадей заставила меня задуматься над научным обоснованием этой деятельности... Изучил современную физиологию, биохимические процессы, происходившие в организме спортсмена...» Полагаю, Громов был столь же выдающимся тренером, сколь и авиатором.

Федька растет, а тем временем Нина Георгиевна начинает выступать на Диде. Не вдаваясь в тонкости методики Михаила Михайловича, расскажу лишь, как он работал над «резвыми» (выражение конников), то есть над тренировкой скорости и скоростной выносливости. Над отрезками, на которых скакун показывает максимум, на что способен.

Работа велась близ станции Сходня, где находился летний спортивный лагерь «Пищевика». Велась на песчаной обочине шоссе — с одной стороны асфальт, с другой — обрыв, кювет. Тренироваться надо было на рассвете, чтобы не было машин, которых Дида боялась. В три часа (утра, ночи — как сказать?) Михаил Михайлович мягко будил жену, сам же принимался за свою беспощадную зарядку. И — в машину: он водил виртуозно. В половине пятого Нина Георгиевна седлала Диду, разминала ее. Тем временем генерал-полковник — в полной форме, поскольку отсюда предстояло ехать на службу — медленно проходил полуторакилометровую дистанцию и убирал с земли малейший камешек, чтобы лошадь не повредила драгоценных ног. Становился на пригорок, щелкал секундомером, и — в галоп. Лошадь финишировала, он ее охлопывал, успокаивал, нежно бася: «Умница, хорошая Дидулечка», слушал, приложив ухо к боку, дыхание, проверял пальцами сухожилия, не перегрелись ли. Когда его машина скрывалась, Дида облегченно вздыхала, да и всадница, пожалуй, тоже. Тренер был строг, хоть малословен, спорить с ним, бесполезно, обыкновения взрываться он не имел: однажды лишь, помнит Нина Георгиевна, когда она заблудилась на кроссовой дистанции, он в сердцах бросил: «Тебе бы кружева дома плести», — и уехал, ее не дождавшись...

Один старый конник посейчас кличет Нину Георгиевну необычным прозвищем — «Семь сорок семь» — в память того стипль-чеза на Московском ипподроме, той головоломной скачки на шесть километров с 18 сложными препятствиями, которая считалась привилегией мужчин, а соперники «Пищевика» — армейцы — заявили уже, что идут на побитие рекорда, державшегося 12 лет. План Громова был таков — сначала приотстать, потом приблизиться к лидеру, за 600 метров — поравняться. Три лошади шли голова в голову. На выходе из последнего поворота соперники взялись за хлысты, но Нина Громова лишь причмокнула, и Дида тотчас ушла от всех. 7 минут 47 и 7 десятых секунды — рекорд побит. Вот какая это была лошадь! Громов говорил, что и сам при весе под девяносто ощущал себя в ее седле «песчинкой во власти стихии».

Время идет, и сын Диды, уже не жеребенок, а молодой конь, двухлеток, начинает спортивную карьеру. На состязаниях по преодолению препятствий побеждает знаменитый конник Елизар Левин на кобыле Вернись, но Михаил Михайлович предлагает перепрыжку, как бы персональную дуэль, и малыш Фиделио-П, выступавший под Татьяной Куликовской, самой легкой из всех всадниц, берет верх над Вернись и Левиным.

Далее — слово М. М. Громову.

«Это воспоминание вызывает чувство глубокого разочарования в некоторых людях. Недаром говорится: «Чем больше я изучаю людей, тем больше мне нравятся животные». Имею в виду конфликт, который произошел между мною и Василием Иосифовичем Сталиным, в то время командующим ВВС Московского округа, основателем команды ВВС и председателем конноспортивной секции СССР. Когда он услышал о моем успехе как тренера, то... немедленно был созван президиум секции, на который я был приглашен. Вася (так звали его между собой конники), в расстегнутом кителе расхаживая по кабинету, объявил мне, что я занимаюсь истязанием малолетних животных... Я ему ответил, что считаю мой метод прогрессивным и правильным. Тогда он предложил высказаться всем членам президиума. Со всеми этими людьми я был в хороших отношениях, со многими немало было переговорено обо всем, что касалось лошадей, спорта. Что же я услышал? Меня буквально «поливали» такими красками, что я не верил своим ушам, не мог представить себе, что это те самые люди да еще с партийными билетами. Настолько беспринципно они повели себя. Что же говорил Вася? «Один вы идете в ногу, а все остальные не в ногу?!» Я твердо ответил: «Да, думаю, что так. И думаю, что призову на помощь науку». «Может быть, вы пойдете жаловаться моему отцу?» «Если будет нужно, то пойду».

Вынужден сделать отступление. Меня, свидетеля процесса пресловутого омоложения спорта, боровшегося с бездумной его эскалацией, должен бы насторожить упрек в «истязании малолетних животных». Да боже мой, когда меня спрашивают, что я думаю о судьбе несчастной Лены Мухиной, я отвечаю: «Знаете ли вы, сколькими еще искалеченными детскими тельцами устлана дорога нынешней мировой женской гимнастики?» И не одной гимнастики — фигурного катания, прыжков в воду, даже штанги. Однако из записок М. М. Громова и рассказов Н. Г. Громовой я знаю, как проводился эксперимент. С первых месяцев Федька жил на природе, вместе с матерью вольно бегал по полям и лесам, в охотку вслед за ней скакал через канавы, поваленные деревья. Когда ему исполнилось полгода, тренер ставил для него небольшие препятствия, и он с удовольствием прыгал, получая в награду кусочек сахара или морковку. Это было игрой (помните: «Играя, ребенок познает мир»?), тем, что не дано детям во многих спортзалах. И к седлу он приучался, играя, и седока принял на себя с удовольствием. Потому и вырос он спортивной лошадью с правильной техникой прыжка, наследственные же качества довершили успех. Короче, продуманные, в высшей степени гуманные методы Громова-тренера сделали Фиделио-II уникальным юным чемпионом.

Далее вовсе уж неожиданное: генерал-лейтенант Сталин приказал арестовать Диду и Фиделио-II. Адъютант в сопровождении солдат прибыл на конюшню «Пищевика», увел злосчастного Федьку, а вместо Диды (по незнанию) другую лошадь — Победу. Никто из конюхов не исправил ошибку, молчанием выразили они протест против самоуправства (а чем еще могли?) — полагаю, лаяли лишь, ярились вечные и верные приконюшенные дворняги. Вечером вернулись за Дидой, но тут уж Нина Георгиевна, заслонив собою денник, потребовала письменное распоряжение; военные ушли, а она, скоротав ночь на сене у ног Диды, на рассвете уехала на ней на дачу — спрятала.

Громов был в командировке. Вернувшись, кинулся к К. Е. Ворошилову. «Я доложил ему сущность дела, он нашел все мои действия правильными... Снимает трубку, звонит С. М. Буденному (главному коннику страны): «Что же это такое — сегодня лошадей, завтра детей, а потом жену уведут?! Вот что: лошадей немедленно освободить, а с Васей я поговорю сам». Он было позвонил ему, но тот смог приехать только через часа два, так как нужно было «привести себя в порядок».

В ходе дальнейшего изложения Громов замечает: «Видимо, воспитание Василия Иосифовича было поручено отцом в неподходящие руки». Мы не знаем, что он имел в виду, но фраза заставляет задуматься и о фигуре этой, и о возможных причинах происшедшего.

Что известно о Василии Сталине нам, непосвященным? Во время военных парадов на Красной площади, когда еще в них участвовала авиация, мы слышали из репродукторов торжественное: «За штурвалом головной машины генерал Василий Сталин!» Известно, что он создал клуб ВВС — не только конную команду, но и футбольную, хоккейную, велосипедную, и — ох, до чего не любили в Москве спортсменов в желто-голубых майках! Помню, однажды в перерыве футбольного матча на стадионе «Динамо» проходили круг почета победители велогонки по Садовому кольцу, первым — в той полосатой рубашке — шел бывший спартаковец Алексей Логунов, и я никогда не слышал с трибун подобного дружного, яростного, позорящего свиста. Аббревиатуру «ВВС» тогда расшифровывали — «Взяли Весь «Спартак», хотя грабежу подверглись и другие общества.

Переход — дело в спорте обычное. Но в данном случае москвичи считали, что «изменники» погнались за сытными пайками, длинным рублем, квартирами. Конечно, Василий Сталин располагал особыми возможностями, но не хотели мы тогда принимать во внимание, что отказ от перехода мог быть чреват — кто знает, чем?.. Среди моих нынешних собеседников есть и такие, которые добрым словом поминают любовь Василия к спорту, щедрость высокопоставленного мецената: вот-де он и манеж конный построил — отобрал авиационный ангар. Построил было и хоккейный дворец — положили фундамент, возвели фермы. Но в этот миг его супруга, известная пловчиха, возжелала иметь бассейн для своих тренировок. Москвичи знают здание на территории комплекса ЦСКА — изукрашенное в пышно-аляповатом духе тогдашних станций метро, на него и ухлопали деньги, а фермы долго высились, пока не проржавели напрочь.

Похож ли был сын на отца? И если да, то чем?

Как известно, в «Письме к съезду», своем политическом завещании, Ильич упоминал о таком качестве И. В. Сталина, как «капризность». Страна и партия в дальнейшем убедились, что если в руках «необъятная власть», то «капризность» оборачивается необъятной кровью. Властью сын обладал неизмеримо меньшей. Но то, чей он сын, делало «капризы» и опасными, и непресекаемыми.

Так, за две недели до Олимпиады в Хельсинки он внезапно посадил на гауптвахту конников сборной (а это были в основном спортсмены ВВС). Сорвал тренировки. Известный ныне журналист, а в ту пору комсорг делегации В. К. Хомуськов рассказывал мне, что по указанию председателя Комитета по физкультуре и спорту Н. Н. Романова он апеллировал к С. М. Буденному, но маршал посоветовал обойтись как-нибудь без него — своими силами.

Михаил Михайлович саркастически обмолвился о «неподходящих руках». Чьих, бог ведает, однако — я от многих слышал — под настроение сын вождя, генерал-лейтенант авиации охотно, с мазохистским каким-то удовольствием рассказывал, что его воспитание осуществлялось главным образом с помощью отцовского ремня. Что значит «под настроение»? Да то же, что имел в виду Громов под выражением «привести себя в порядок»: Василий Сталин пил. И в пьяном виде был горазд на многие художества. Дать, например, команде перед матчем нелепейшую тактическую установку и потребовать неукоснительного ее исполнения. Мог вмиг снять тренера — как накануне отлета хоккеистов ВВС в Челябинск, когда после поражения усмотрел в невинной фразе Матвея Гольдина вражеские козни наставника против собственного коллектива и с хода назначил вместо него играющим тренером бывшего динамовца Бориса Бочарникова.

Почему торопились с тем отлетом? Погода была скверная, времени хватало на поезд. Рвение ли Бочарникова, защитника невероятной лихости и отваги (болельщики его прозвали «Чума»), тому виной? Вряд ли — ведь свой самолет с личным пилотом дал команде В. И. Сталин. Анатолий Тарасов, ушедший из команды ВВС, которую одно время тренировал, но не стерпел «капризов», рассказывал мне, что его младший брат, Юрий, словно предчувствуя трагедию, сетовал: «Для чего нас так рано гонят?» Вратарь Гарри Меллупе, вывезенный из Риги, узнал тогда, что у него родился ребенок, попросил, благо времени до матча в Челябинске, повторяю, было вдоволь, разрешения съездить взглянуть на дитя и нагнать команду. Василий отказал. Меллупсу не было суждено увидеть новорожденного. Ночью 7 января 1950 года, в метель, при отсутствии видимости над Свердловским аэродромом — Челябинск не принимал, машина на малой высоте, с кончающимся горючим скапотировала и колом вошла в обледенелую землю. Погибли все. Но не