Трагические скоморохи — они же и пронзительные лирики, и они всегда чуть высокопарны и чуть сентиментальны, когда они могут позволить себе не лицедействовать, а молиться любимой!
У поэмы «Оза» Андрея Вознесенского есть подзаголовок «Тетрадь, найденная в тумбочке дубненской гостиницы». Видимо, это не поэма в ее строгих жанровых границах, а именно лирическая тетрадь, объединенная энергией встревоженной мысли. Но где Зоя, где Оза?.. Дневник, «двойник души чужой», возможно, он и двойник души поэта; люди, события, времена, вещи перекликаются и, заглядывая друг в друга, узнают себя. Зоя отражается в Озе, голос поэта зеркально слышится в исповеди физика. В поэме снова много голосов: сам поэт то робок, то ироничен, то пророчески одержим; физик заносит в тетрадь свои катастрофические видения и нежные признания; говорит черный ворон, зловещий Мефистофель электронного века; щебечут семнадцатилетние напомаженные губы; говорят одушевленные и неодушевленные роботы... Мир многолик и един.
В конце «Озы» летит самолет и за ним «отставший звук, прямоугольный, как прицеп на буксире». Вот так и в поэме — все голоса, как отставший звук, а, увлекая или преодолевая их, сквозь явь и сон рвется голос поэта, живой, истинный, человеческий. Вот он:
Мир — не хлам для аукциона. —
Я — Андрей, а не имярек.
Все прогрессы реакционны,
если рушится человек.
...Андрей Вознесенский, славивший аэропорты и автопробеги, воспевает туфельки. Обычные женские туфельки, «теплые, только с ноги», и они же символические туфельки. Они покинуты, туфельки, и теперь они символ. Символ красоты, изящества, женственности — куда до них аэропортам и циклотронам! Ведь все и существует ради них, да не туфелек, а ради нежности и любви, которые, убегая, потеряли туфельки, словно Золушка (только не одну, а обе), и стоят они теперь, как щемящий зов о защите:
...В мире металла, на черной планете,
сентиментальные туфельки эти,
Как перед танком присели голубки —
нежные туфельки в форме скорлупки!
Насколько ясна и прозрачна мелодия жизни в поэме, настолько фантасмагорично шествие призраков. Манекены топают в небытие, у них «обратное время».
«Ключевая» глава в «Озе» — диалог с вороном. Ворон, видите ли, говорит: «А на фига?!». Грубоватый этот вопрос не нов, его задает себе каждый живущий, его не устало задавать себе человечество. И этот вопрос — для людей по крайней мере — нелишний.
Но в возражениях поэта слышится вначале ирония. Я не верю, что это говорит Вознесенский. Это его некий благодушествующий и велеречивый двойник, вроде историка, который «седой и румяный» и которому «улыбаются дети и собаки».
Но, исчерпав иронию, поэт действительно возражает ворону:
Как сказать ему, подонку,
что живем, не чтоб подохнуть, —
чтоб губами тронуть чудо
поцелуя и ручья!
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.