Мою любовь, широкую, как море,
Вместить не могут жизни берега.
О каком просторе здесь говорит Толстой? Дело в том, что в силу чрезвычайной чувствительности, большой склонности к экзальтации Алексей Константинович необычайно болезненно реагировал на любые проявления дисгармонии, на «все диссонансы жизни», как он говорил. Искусство для него было ступенью к тому «лучшему миру», где царствует полная гармония и разрешаются все противоречия. В реальной жизни гармония недостижима, потому что, как он объяснял: «У нашей души только одно окошко, через которое она видит предметы, один за другим; когда стены отпадут, вид откроется во все стороны, и все представится одновременно; все, что казалось противоречиво, объяснится самым простым образом...» Тот недостаток любви, неполнота ее, изменчивость, которые причиняют столько страданий, воспринимались Толстым как неизбежное следствие «раздробленности», присущей земной любви.
И любим мы любовью раздробленной
И тихий шепот вербы над ручьем,
И милой девы взор,
на нас склоненный, И звездный блеск,
и все красы вселенной,
И ничего мы вместе не сольем.
Поэт сумел назвать те явления, которые обыкновенные люди переживают молча, силясь найти им подходящие объяснения. Он говорит о трагической неизбежности высокого порядка, и поражают искренность и простота, с какими он сумел о ней сказать. Но сколько невыразимой нежности, например, в его до боли «земном» стихотворении «Осень. Обсыпается весь наш бедный сад...»!
Более 20 лет, до самой смерти, сохранил Алексей Константинович первозданную чистоту своего чувства. Здоровье рано изменило ему, поэтому часто приходилось уезжать за границу для лечения, иногда без Софьи Андреевны. «Вот я здесь опять, и мне тяжело на сердце, когда вижу опять эти улицы, эту гостиницу и эту комнату без тебя. Я только что приехал в 3 1/4 часа утра и не могу лечь, не сказав тебе то, что говорю тебе уже 20 лет – что я не могу жить без тебя, что ты мое единственное сокровище на земле, и я плачу над этим письмом, как плакал 20 лет тому назад. Думая о тебе, я в твоем образе не вижу ни одной тени, ни единой, все – лишь свет и счастье...»
Последние годы жизни Алексея Константиновича, страдавшего от мучительной болезни, были омрачены также страшным упадком его хозяйственных дел. Толстому, и в молодые годы тяготившемуся службой, приходилось подумывать о возвращении к ней уже ради «хлеба насущного».
Алексей Константинович Толстой много путешествовал за границей, в России жил в Москве и Петербурге, но любимым местом для него оставалось его имение Красный Рог, расположенное в живописном месте неподалеку от Брянска. Он был заядлым охотником, много времени проводил в лесу и был уверен, что долгое общение с природой и любовь к ней обусловили «мажорный», как он считал, тон его поэзии.
«Гляжу с любовию на землю, но выше просится душа». Этому высокому настрою души поэта большая часть его стихов о природе, о родине обязана своими мажорными, торжествующими аккордами:
Край ты мой, родимый край,
Конский бег на воле,
В небе крик орлиных: стай,
Волчий голос в поле!
Гой ты, родина моя!
Гой ты, бор дремучий!
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.