«20 июня 1986 г. тов. Гулевич В: П. получил наряд на работу на волочильном стане 2/550, но работать отказался, мотивируя тем, что стан неисправен. В этот же день была создана техническая комиссия, которая обследовала техническое состояние стана и дала заключение о его исправности. Выражать недоверие членам комиссии оснований нет».

Акт той комиссии фигурировал на суде; на него ссылаются также вышестоящие инстанции, разбиравшие жалобы Гулевича.

Володя отказался работать на стане, прозванном в цехе «головорезом». Буквально двумя днями раньше произошел случай: вылетел наматывающий проволоку грейфер стана, едва не задев рабочего.

Комиссию создали сразу же после Володиного отказа. Подозвали опытного волочильщика, тот намотал несколько мотков проволоки. «Может, хватит?» «Работает?» «Работает». «Значит, все в порядке!» Так примерно родился акт, сыгравший свою роль в последующих бедах Гулевича. Несколько месяцев он не мог найти работу в своем поселке и только после вмешательства корреспондента журнала сумел устроиться в местную строительную организацию, где работает и по сию пору. Тогдашний начальник отдела техники безопасности Ю. П. Пашонин твердо стоит на своем: стан был исправен! Но не все члены комиссии разделяют его уверенность...

Бывший начальник электроучастка В. В. Бойков работает теперь на другом предприятии, но по моей просьбе в цех пришел.

— Вадим Васильевич, — спросил я его, — вы подписали акт о том, что стан исправен. Значит, Гулевич был не прав?

— Моя часть — блокировка стана. Она работала. Но опасность вылета грейфера существовала — этот стан вообще конструктивно несовершенен и травмоопасен. Да, бывало, что грейфер вылетал. Во время работы комиссии упора на это не делалось. Мы, составляя акт, основывались на том, что другие-то работали!

— Так насколько этот стан отвечал требованиям техники безопасности? Если судить без всяких скидок на производственную необходимость, строго по правилам?

— Если строго по технике безопасности, то Гулевич отказался работать правильно! Но тогда здесь почти на любом стане нельзя работать!

Примерно то же самое подтвердил мне и начальник механического участка, член той злополучной комиссии Станислав Евгеньевич Вихров: да, прозвали стан «головорезом»; да, выскакивал у него грейфер; да, Гулевич правильно отказался от работы... Но чтб — слова? Подписи Бойкова и Вихрова стоят на бумаге — акте, а в суд свидетелями их не вызывали — там комиссию представлял Пашонин... Думали они, как та бумага отзовется на судьбе другого человека (имеющего, к слову, двоих малых детей)? Возможно, тогда — нет, не думали. Но и сейчас я не ощутил никакого движения души: пойти куда-то, рассказать, объяснить, как все было на самом деле...

Еще такая «деталь». На суде в Сортавале свидетелям задавался положенный вопрос: «В каких отношениях вы находитесь с истцом?» «В нормальных», — отвечали все. А что значит — «нормальные» отношения? Да и какие там «нормальные»! С некоторыми свидетелями у Гулевича только до драки не доходило. Но в их показаниях сомнений как раз и не возникало...

После статьи «Амбиция» механикам дали срочное задание: остановить стан и изменить конструкцию грейфера. Так что прибывший в Вяртсиля технический инспектор облсовпрофа увидел стан уже в демонтированном виде.

Обо всех своих сомнениях по поводу правомерности последнего выговора, объявленного Гулевичу, я рассказал директору завода, парторгу, секретарям горкомов партии и комсомола. Ждал несогласия, новых доказательств вины рабочего; думал увидеть желание разобраться в конфликте еще раз — с учетом вновь открывшихся обстоятельств. Ошибся... С директором и парторгом был долгий и довольно тягостный разговор о том, что не нужно еще раз писать обо всей этой истории: страсти после первой публикации вроде улеглись, забылись, а второе выступление журнала внесет разброд, пагубно отразится на настроении коллектива.

После командировки позвонил Пивненко в Петрозаводск, также изложил свое мнение. Кажется, новые факты облсовпроф не заинтересовали. Возможно, в Петрозаводске и Вяртсиля удивятся: почему редакция не придала значения приведенному в опровержении списку предыдущих «прегрешений» Гулевича? Да хотя бы потому, что за прошлые проступки он наказание уже получил, а у нас же разговор по одному конкретному делу — увольнению. (Кстати, последний выговор поневоле заставит сомневаться: а все ли Володины проступки действительно имели место?)

При последней встрече с Владимировым мы договорились: он пригласит Гулевича для откровенного мужского разговора, посоветуется с рабочим коллективом, а потом позвонит в редакцию — удалось ли решить конфликт мирным путем, без журнальных статей. Я ждал звонка полтора месяца... И тогда материал пошел в набор.

Рассказать о происходящем побуждает меня не только судьба одного молодого человека. В ответ на «Амбицию» пришло немало читательских писем из разных мест, которые начинались одинаковыми словами: «А у меня был точно такой же случай...» И вот какая проблема заявляет о себе все острее: а так ли защищен социально каждый человек, как мы привыкли думать? Казалось бы, целый свод разумных, справедливых законов охраняет наши права. Но, оказывается, достаточно ложных показаний — ас ними можно сравнить «акт» вяртсильской комиссии, — чтобы молодого рабочего уволили «по всем правилам», в точном соответствии букве закона. Почему люди годами ходят по заколдованному кругу инстанций, добиваясь осуществления своих прав, восстановления доброго имени? Почему жалобы и сегодня возвращаются тем, на кого жалуются? Что делать человеку, если по форме с ним поступают правильно, а по существу издеваются?

И что делать, если даже профсоюзные работники, призванные защищать права рабочего, не удосуживаются встретиться с уволенным рабочим, судят о нем по бумагам и говорят: это, мол, «частный случай»?

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.