130 лет назад, 23 июня 1889 года родилась Анна Ахматова

Думая об Анне Андреевне Ахматовой, я вспоминаю стихи Сапфо:

Конница одним, а другим пехота,
Стройных кораблей вереница — третьим.
А по мне на черной земле всех краше
Только любимый.

Эти стихи, как нечто живое, стояли рядом со мной у гроба этой удивительной по своему таланту и характеру русской женщины, с которой мир прощался навсегда. Я смотрел на ее высокий, гордый лоб, на неподвижные ресницы, на классический нос с горбинкой, на плотно сжатые, с чуть затаенной улыбкой губы и говорил тогда о том, что она, Анна Андреевна Ахматова, уже становится достоянием не только русской, но и мировой культуры, что, уходя из этого мира, она оставляет ему свою поэтическую душу, свои пронзительные слова о прекрасном таинстве любви, о красоте женственности, ее трагедиях и преодолении этих трагедий и что эти слова сама жизнь поставила в бессмертной библиотеке своего самопознания рядом со словами Сапфо.

Сейчас, спустя двадцать лет, я смотрю назад, на скорбное прощание с Ахматовой, уже из другого времени, с точки зрения нового опыта трагедий и разочарований. углубивших любовь к жизни, просветливших ее великую необходимость. Я гляжу сквозь двадцать лет назад, в тот сырой мартовский день прощания, и читаю стихи Анны Андреевны:

Сказал, что у меня соперниц нет.
Я для него не женщина земная,
А солнца зимнего утешный свет
И песня дикая родного края.
Когда умру, не станет он грустить,
Не крикнет, обезумевши: «Воскресни!» —
Но вдруг поймет, что невозможно жить
Без солнца телу и душе без песни.
...А что теперь?

Я произношу эти стихи, и они сливаются с теми строками Сапфо, которые чувствовал рядом с собой как нечто живое у гроба Ахматовой.

Их уже не разделить, Ахматову и Сапфо. Они в одном ряду. Им вместе надлежит сочувствовать человеку и просветлять его, делать его духовный мир осмысленным и прекрасным, существенным и значительным. Они обе от одного Солнца.

В самой Анне Андреевне все было значительно — и внешний облик, и духовный мир.

Как-то мне довелось вместе с ней ехать из Ленинграда в Москву в одном купе «Красной стрелы». Мы были знакомы раньше, но особенно близко судьба нас не сталкивала. Не помню, о чем мы говорили тогда, в памяти сохранилась одна фраза, сказанная Анной Андреевной: «Мы, поэты, — люди голые, у нас все видно, поэтому нам надо позаботиться о том, чтобы мы выглядели пристойно».

Я знал, что в ее жизни было много сложного, тяжелого. Знал из рассказов моих старших товарищей-литераторов, знал и по тем событиям, которые происходили у меня на глазах. Но никогда, ни в одной из ее книг я не находил отчаяния и растерянности. Никогда не видел ее с поникшей головой. Она всегда была прямой и строгой, была человеком воистину незаметного великого мужества. Этому существенному качеству можно и нужно учиться у ее обнаженно правдивых книг.

Души высокая свобода, которой она обладала, давала ей возможность не гнуться под любыми ветрами обид и несправедливостей. Она проходила через все, как будто мир земных реальностей был для нее астральным. Она не то чтобы не обращала на него внимания, нет, ее волновало все в этом мире, но она умела с поразительной точностью о нем и для него оставлять свои заметы, знаки добра и удивления, знаки боли и сочувствия — в песне своего опыта.

Сапфо родилась, жила и пела на острове Лесбос в Средиземном море. Ахматова родилась на юге России, в Одессе, а в юности жила в Евпатории и Херсонесе на берегу Черного моря. Сапфо и Ахматова несли в своих душах одно и то же Солнце радости жизни, одну и ту же щемящую красоту женственности, ее постижимую прелесть. Что из того, что между ними лежит пропасть времени! Они сестры, для песен которых не существует ни времени, ни пространства. Они служили одному солнцу жизни, радости и любви.

И если мне сейчас бывает невыносимо тревожно, я снимаю с полки том Ахматовой и отыскиваю поэму «У самого моря».

Бухты изрезали низкий берег,
Все паруса убежали в море,
А я сушила соленую косу
За версту от земли
на плоском камне...

Я читаю эти строки, и меня начинает обступать музыка радости и света, музыка солнечных бликов и легких барашков волн, набегающих на золотой песок, меня начинает захватывать ощущение счастья жизни, я вижу провал в бесконечную глубь пронизанной солнцем синевы, чувствую запах моря, как запах вечности, — вот он крылышком колибри касается моих ноздрей, и весь я наполняюсь свежестью этого юного мира, свежестью ветра с привкусом степной полыни.

Поэма захлестывает меня, как морская волна, и смывает с меня весь пепел перегоревших раздумий о безысходности человеческого горя, суетная тревога становится осмысленной, пустыня неверия и отчужденности зацветает дикими маками веры, вырастающими на крови ненависти и расплаты.

Я очень люблю поэму «У самого моря», поэму вечной трагедии истинной любви, поэму вечного ее возрождения.

Смуглый и ласковый мой царевич
Тихо лежал и глядел на небо.
Эти глаза зеленее моря
И кипарисов наших темнее, —
Видела я, как они погасли...
Лучше бы мне родиться слепою.
Он застонал и невнятно крикнул:
«Ласточка, ласточка,
как мне больно!»

Наверное, чудо поэзии в этом и есть — чудо умения преодолением своего горя снимать горе с другой, близкой по страданию души, возвращая ее к радости жизни. Ведь, в конце-то концов, жить — значит радоваться! «...И нам сочувствие дается, как нам дается благодать». Я понимаю: мудрость Тютчева была и ее, ахматовской мудростью, редчайшим свойством, дарованным истинному художнику, понимающему, что в самом деле «невозможно жить без солнца телу и душе без песни».

В ее теле жило это солнце, в ее душе жила эта песня. И она всю свою жизнь делилась с миром этими неубывающими редчайшими сокровищами. За это ей благодарны все, кто ищет общения с ее поэзией и умеет понимать ее благую исключительность.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.