К полудню мы прошли первый снежный язык и остановились у нагромождения скал.

Альтиметры показывали высоту в 5 тыс. метров. Впереди была новая, очень крутая снежная перемычка из нависших снежных обвалов.

Мы отдохнули, выпили немного коньяку и двинулись дальше. С кручи были видны внизу маленькие синие озера. Впереди ледник выпирал из расщелин огромными валами белого льда и страшным непроходимым водопадом спускался в теснины. Подъем к леднику был невероятно труден, все время приходилось работать ледорубами.

Когда мы поднялись наконец на ледник, перед нами открылась исполинская ледяная река, застывшая высокими валами, разъятая на части тысячам» трещин и загроможденная обломками льда и скал. Три часа мы пробивались вверх по леднику и дошли до изнеможения. Внезапно ледник сделал крутой поворот, и мы увидели впереди огромный горный цирк, совершенно замкнутый со всех сторон отвесными стенами снега и льда и покрытый мрачными облаками. За этими облаками лежала самая высокая точка пика.

Среди льдов мы нашли неизвестно как попавший туда громадный обломок скалы и решили заночевать на «ем.

Приближались сумерки. Облака поднялись очень высоко, открыли небо, и мы увидели ледяной пик, вздымавшийся перед нами головокружительной громадой. Он был розовый от косого закатного солнца, был такого же тонкого цвета, как и снега горного цирка, у входа в который мы устроили ночлег.

Вечер был чист и необыкновенно прозрачен. Это обрадовало нас, хотя мы и страдали от жестокого холода. Вечер предвещал хорошую погоду на завтра.

Трудно передать впечатление от безветренной ночи, проведенной в недоступных горах. Торжественное молчание окружало нас, и голоса звучали гулко и отчетливо, как под сводами старинного театра.

Утром мы напились чаю; для этого пришлось растопить голубой лед.

Снежный амфитеатр встретил нас тихим ветром» туман рассеялся, и мы начали под'ем по ледяной стене.

Сначала мы вырубали ледорубами ступеньки только для ног, потом стена перешла почти в отвес, и пришлось вырубать выемки и для рук.

Я часто взглядывал вверх и видел высоко над собой мощный и изломанный гребень хребта. Я очень устал от разреженного воздуха и опасного подъема. Руки у меня были изорваны льдом и оставляли кровавые следы. Должно быть поэтому я долго не понимал той опасности, которая ждала нас впереди. Значительно позже я сообразил, что при под имена такую крутизну я могу увидеть гребень хребта только в том случае, если он выдается надо мной карнизом. Гора льда висела над нашими головами, и я прекрасно помню слова Михаила, сказанные свистящим шепотом:

- Хорошо, что карниз ледяной.

Мы упорно лезли к нему, оставляя за собой скользкие ледяные ступени, испачканные кровью. Я понимал, так же как и каждый из нас, что малейшее неуверенное движение грозит мне смертью, - такого напряжения воли и внимания, как при этом подъеме, я не испытывал никогда в жизни.

Мы дошли до карниза, и я подумал со странным безразличием, что вперед и вверх пути больше нет. Прорубать в карнизе проход было очень рискованно, - обломок льда мог сшибить любого из нас в пропасть. Мы не были связаны веревкой, - на чертовски скользкой ледяной стене это было не только бесполезно, но и опасно, - один сорвавшийся мог потянуть за собой всех остальных. Держаться было не за что.

Мы были уверены, что, поднявшись на гребень, увидим те загадочные области Памира между узлом Гармо и пиком Ленина, о которых кроме легенд никто в мире ничего ее знает. Я поднял ледоруб и начал врубаться в лед, стараясь не смотреть вниз и увернуться от крупных осколков льда.

Два часа мы вырубали узкий коридор в карнизе, потом прошли несколько шагов по гребню и остановились. Впереди была пропасть, а за ней в небывалой головокружительной высоте сверкал голубоватыми глетчерами мощный пик, чуть дымившийся редким снегам. Он поднимался почти на 8 тыс. метров над океанам, и мы поняли, что нами открыта одна из величайших гор мира.

Мы стояли молча, тяжелая кровь билась в усталом теле, тени облаков ползли внизу, по ущельям, и белое солнце остановилось над нами, как стеклянный шар, покрытый инеем.

Мы испытывали глубокое волнение, его очень Трудно передать на бумаге. Его можно определить как сложное чувство величавых горных областей. только что открытых нами, и чувство нашей великой эпохи, во имя которой мы совершили этот смертельно опасный поход.

Мы сделали съемку пика и зарисовали общий вид открывшейся нам горной страны.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.