- На войне, что ль, или после уже? - понимающе спросил Петрович. - У меня тоже, значит, знакомый был. Друг... В сорок первом осенью поехали машины получать, я ему и говорю: хорошо, мол, старые надо брать, что ни на есть вделанные. Старые не больно в пекло пошлют... Так горячий был. Недоволен остался. Надеялся, видно, на себя. А пришлось какие-никакие взять, задрипанные. А дальше, значит, друг-то мой, в аккурат по Ладоше шел, по льду - и конец. Погиб... Горячий был. А я до скончания войны продержался. На старой-то!
Юлька сидела, не шелохнувшись.
- Э-эх, вы! - сказала Стеша. И громко, отчаянно пропела: - Если б были все, как вы, ротозеем, что б осталось от Москвы, от Расеии...
- А ты как, думала, в жизни бывает? - поинтересовался Петрович.
- Вы, выходит, прятались, а такие, как ваш друг да еще отец Юлечкин... за вас себя подставляли?!
- Это как же прятался?! - вскинулся Петрович, побагровев. - Интересное рассуждение! Значит, вина моя, что живой остался? А я считаю, счастье великое!
- Постой-ка, Петрович, - вмешался Лешка. - Ты, значит, заранее планировал такую машину взять, чтоб в пекло не посылали? Сам же сказал!
- Ну, вылетело слово... А ты, друг ситный, знаешь, сколько у меня дырок в шкуре проделали?
И тут все замолчали. Юлька встала. Пошла на кухню. До нее доносился спор - она не прислушивалась. Стала резать торт «Наполеон», стараясь угадать, чтобы всем хватило. Волосы ее падали на лоб, мешали. Юлька, не выпуская ножа, тыльной стороной ладони попробовала поправить прическу - и вдруг, нечаянно коснувшись щеки, поняла, что слезы текут из глаз, что плачет. Юлька шагнула к умывальнику. Терла глаза, поглаживала мокрыми холодными пальцами и все ждала: вот хватятся ее, вот войдут.
Дверь рванул Лешка. Дышал так, будто подрался.
- Он думает, если принес эту жалкую поллитровку!... - Лешка оборвал на полуслове. Только еще сильнее задышал. Переступал с ноги на ногу.
- Как у тебя все просто получается, - сказала Юлька.
- Кончай, Леш, - вошел в кухню Чижов. - Гостей назвали, как у Голсуорси...
Юлька взяла тарелку с тортом и пошла из кухни.
Прихожую заполняла фигура Петровича. Грузный, широкий, он часто курил, густо выдыхая дым. Юлька остановилась.
- И ты, хозяюшка, про меня недобро подумала? Выходит, кругом дурак! - Петрович рукой пошарил по рубахе распахнутой и наглухо застегнул ворот, будто поостерегся, чтоб не стали видны его раны, зажившая немочь, которую он одолел, осилил...
- Я ведь вас совсем не знаю. А так - разное слышала, - ответила Юлька.
- Это смотря кого слушать!
Юлька не могла спокойно смотреть, как у Петровича на загоревшем лбу, на виске пульсировала жилка...
- Пойдемте, чаю попьете.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.